АНДРЕЙ ЧАЙКОВСКИЙ
За сестрой
Рассказы из казачьей старины
И
На правом берегу реки Самары, в которых десять миль от Днепра, лежало украинское село Спасовка. Напрасно искал бы его в нынешнюю нору. Оно пропало. Разрушено, поросшее травой, как много-много других тогдашних украинских жилищ.
Спасовка не отличалась своей судьбой от других жилищ. Так же была подобна своим пренебрежительным видом до других домов: такие же дома из дерева и глины, покрытые соломой или камышом.
Дома стояли строкой окошками на юг, окруженные огородами и садами. Посередине села большая площадь, где стояла небольшая деревянная церковь, а подле нее убогое поповство.
Не было здесь видно какой состоятельности. Каждый клал такую хатку, чтобы легче перед холодом и жарой защититься, а более ничего. Никому не снилось строить красивых домов с хоромами, потому что никто не знал, что завтра случится, его труд сразу не спопеліє. То были страшные времена татарских набегов на Украину.
В те времена люди выбирали под свои жилища такие места, которые, по их мнению, давали бы верный защита перед врагом и в которых можно найти самые выгодные условия ни к жизни: так недалеко воды или над водой, а затем около леса или камыша, где бы на случай татарского набега безопаснее скрыться и убежать от языческой неволи.
Спасский заложили на том месте, потому что там нашли целый терневий гай, да и до Днепра было недалеко, а там росли большие леса, откуда можно было набирать достаточно дерева.
Первой работой спасівчан, что здесь поселились, было пробовать среди терневого гайку крутые тропы и покопать ямы для хранения своего добра на случай какого-татарского набега.
Розмеживши поэтому землю на дом, они обставились густым дубовым частоколом.
Эта работа продолжалась несколько лет, пока дом стали готовы и село разжилось как следует.
Спасівчани зашли сюда из-за Днепра, также по татарськім погроме, а растаявшие на том месте на самого Спаса, то и прозвали свое село Спасовка.
В гой время, как начинается наше повествование, Спасовка была уже старшим селом. Указывали на это старые, зеленым мхом поросли крыши, втоптаны улице, старая церквушка и немалый кладбище с деревянными, почерневшими от старости покосившимися крестами; а дальше вокруг частокола повиростало немалое терпя, с чего спасівчани очень радовались, потому что это также останавливало доступ к селу хуже частокола. Только две пробелы были на противных концах, закрыты воротами.
Спасівчани жили здесь, словно в которой крепости. Были они казацкого рода, то и понимали весов>' опасности и были настолько осторожны, что на каждую ночь ставили очередь стражей при обоих воротах, чтобы их враг не напал внезапно.
До того они еще договорились с соседними селами, чтобы в каждом были на поготівлі бочки со смолой, которые на случай татарского набега надо зажечь и так предостеречь других перед опасностью.
Такой порядок завел в селе старый опытный казак, что пришел сюда с первыми поселенцами. И хотя старый Охрим уже давно лежал в сырой земле, то спасівчани и дальше придержувались тех обычаев.
И как-то спасівчанам до той минуты жилось безопасно. Или Спасовка не лежала на татарском пути, или по какой другой причине, достаточно, что теперь ничто ее не тревожило. Спасівчани жили безопасно, пахали землю, кормили скот и любили пасеки, славные на целую Задніпрянщину, и позаводили красивые сады.
В Спасовцы жил славный казацкий род Судаков. Они славились тем, что не было между ними одного, который не бывал бы на Сечи между низовым обществом. Из этого выходило, что было их мало. Много из них полегло в боях, многие пошли в неволю, а женщины переходило к другим родам.
Поэтому то эти Судаки, что остались живыми, богатели на целое село и с того были у всех в большом почете.
Родня Судаков в то время состояла из старого деда Андрея - которых 70 лет, его сына Степана, женщины Пелагеи, двух сыновей Петра и Павла и дочери Анны.
Собственно, Петра уже не было дома. Ушел на Запорожье.
Второму сыну, Павлу было пятнадцать, а дочери Анне тринадцать лет. Пока дети были младше, целым хозяйством ходатайствовали Степан с женой. Дед Андрей следил пасеки, присматривал дома и детей. Считал своим долгом приучить Павлуши к рыцарскому ремеслу. Итак, учил его ездить на лошади, метать копьем и арканом, стрелять из ружья и из лука и орудовать саблей.
В других минутах рассказывал ему о Запорожье, о казаках, их нравах и о походах и приключениях из своей жизни.
Дети слушали с удовольствием рассказов дедушки, а Павлусеві снились следовательно бои с татарами, широкая степь, и он мечтал все о том, когда то и он подрастет и станет славным казаком. Павлуша и Анна очень любили. Он ее учил втайне деда всех тех штук, которых научился от дедушки, потому что дедушка все говорил, что это не женская, а казацкое дело.
От этих рассказов производилась в Павле лихая казацкая удаль. В таком молодечім порыве делал он не один такой, за что хотели его родители наказать. Тогда он бежал или к деду в пасеку, или в терние, откуда не вышел бы ни за что в мире, хотя не раз бывал очень голоден.
Тогда уже Анна просила за него, так уже просила, так плакала, пока не выпросила прощения.
Тогда бежала в терние. Она одна знала, где Павлуша прятался, и звіщала ему хорошую новость.
Возвращались вместе домой веселые и счастливые...
Отец, конечно, в таком случае грозился Павлусеві пальцем, а к Анне говорил:
- Козырь-девка! Тебя лишь в послы слать...
С этого завелась между детьми такая любовь, что друг без друга жить не могло и, кажется, не было ничего такого, чего бы не сделал Павлуша для Анечки...
Было это одной летней недели в июне.
Люди пришли вполудне из церкви.
На дворе стояла хорошая погода. Пообедав, разошлись почивать. Старые заключались в холодке под деревом, женщины возились с посудой, а молодежь проходжувалася по площади. Так продолжалось, пока не зазвонили к вечерне. Тогда все, что могло ходить, пошла к церкви. И церковь была маленькая и не могла всех вместить.
Поэтому кто приходил позже, вставал или садился под церковью. Парни шли на колокольню, а девушки становились кружками по другой стороне.
По вечерние разбрелись все по площади. Старые сели на призьбах под домами или крюки на траве. Недалеко церкви сидели, говоря, старшие женщины.
Детвора ганялась по площади, а парни, засунув бодро шапки на одно ухо, проходжувались чинно по улицам, поглядывая за девушками, что тоже оподалік собирались и ладились заводить улицу.
Как только солнце перестало печь, девушки взялись за руки и начали петь песни. К ним подошли парни и стали себе же подтягивать.
Песня привлекла и старых людей. Они тоже окружили молодых, присматриваясь к их забавы, хотя была такая обычная вещь в украинском селе, которая каждое лето в воскресенье или праздник повторялася. Оподалік от того кружка то именно делало младшее поколение Спасівки: дети - малолетки, ребята и девушки. А все то в святочных костюмах, вмите и вичесане, убранный и убрано.
Любо было глянуть.
Даже батюшка Амвросий не выдержал и вышел на майдан посмотреть на улицу и послушать песни.
Над самым вечером пригнали пастухи скот с пастбища.
Снова новый образок. Пастухи выкрикивали и загоняли товар в ворота. Уважаемые коровы и волы, качая головами, шли в своих загонов. Овцы мекали, тиснулись в кружок, а лошади разбежались по площади и скубалы траву.
Коровы не думали вымесить улице, а уходили в самую середину между девушек. Наступил великий крик и сміхи, все розбрелось. Дед Андрей сидел с соседом Панасом на завалинке. Покуривая трубки, беседовали о хозяйстве.
- В этом году, видимо, урожай будет, - говорит Афанасий.
- Дай Господи! Чтобы только в злой час не произнести...
- Ходил я сегодня утром в область, - аж душа радуется, такое все повиростало.
- Чтобы хоть саранчи не было...
- Вот и не говори! Пусть праздника Покрова заступит, - сказал Афанасий и перекрестился...
- И я не желаю этого, но всяко бывает...
В этой минуте надбіг кружок малых ребят, что гнались за девушками ровесницами и кричали, смеясь...
- Муравьи, прячьте подушки, татары идут...
- Не викликуй черта из ада! - крикнул дед Андрей.
И ребята на это не обращали внимания, а гоняли дальше. Один парень поймал Аню за плечо и так дернул,что девушка упала на землю. В этой минуте прискочив к нему Павлуша и схватил за шею.
- Как ты смеешь? Это моя сестра...
Этот обернулся и схватил Павлуши тоже.
Стали борикатися.
Павлусів противник был старше и сильнее. Он схватил Павлуся півперек и давил крепко руками. Оба красные, как свекла, стали соревноваться. Сейчас обступили их и другие присматривались, кто кого победит, хоть всем казалось, что Павлуша не даст совета.
И оно не случилось. Павлуша поднял вверх своего противника и, как только этот отстал от земли, размахнувшей ним и бросил на землю.
Тому стало стыдно и лежа, он стал Павлуся бить кулаками...
- Гов! Петухи! - крикнул какой-то парень и вмиг разорвал воюющих... - Довольно с вас, вы оба славные казаки будете...
Ребят как будто бы водой обілляв...
- Не трогай Гане, - говорил Павлик, - никто не смеет ее тронуть, а то побью...
- Разве она рисованная? Чего лезет к группе такое «не трогай меня»...
- Павлусю, ходи сюда! - призвал дед Андрей...
- Оно хорошо, что ты с сестрой так отстаиваешь, и видишь, он это невмисно, а случаем... ну хватит... спать пора...
И все стали расходиться домой. Теперь зазвучала песня целом по деревне между домами. Никому не хотелось расставаться с таким удивительно красивым украинским вечером...
Гомон начал стихать. Где-мекала овца. От степи долетали гомоны дикой птицы. Дед Андрей, поужинав с семьей, сидел еще долго на завалинке, покуривая трубку. Он смотрел на звезды, размышляя, какая будет погода. Наступало время сенокосов, людям надо было погоды.
Затем снял шапку и начал вполголоса молиться.
Среди молитвы чувствовал какое-то внутреннее беспокойство, словно бы чего-то тревожился. Отказывая акафиста, которого знал на память, он пошел взглянуть, часовой у ворот не спит.
Страж, укутавшись тулупом, похожав с ружьем у ворот, муркотячи какую-то песню под носом.
- Поешь, Филимоне? - заговорил дед издалека. Он знал, что так то не очень безопасно сближаться к охраннику.
- Не пою, а подпеваю, потому что очень меня сон берет, чтобы не заснуть...
- А не слышно ничего?
- А разве что? Тихо, как все... Что оно такое должно быть слышно?
- Мне чего-то страшно, словно бы где-нибудь недалеко оборотень бродил.
- Ет! Какой там оборотень! Вам бы, дед, спать пора...
- Здравствуй, Филимоне!
- Здоров, дед!
Дед Андрей завернул в село, открывая акафиста дальше от того кондачка, на котором остановился, разговаривая с казаком.
Ему было стыдно, что без причины тревожится. Уже не шел на вторые ворота, а шел к дому.
В этой минуте пролетел над седой головой лылык и легонько задел его по голове крылом. А может лишь ветерок от крыла подул. И от этого дед аж в сторону отскочил.
«Господи, что мне произошло?» - заговорил сам к себе... «Разве ж мне уже смерть в глаза заглянула? Чего я так пугаюсь? Не в такой опасности бывал, и не пугался, а вот и лылык настращал...»
Нежданно среди тихой ночи зазвучал церковный колокол тревогу. «Тьфу на тебя! Господи, Спасе, помилуй!..»
Дед Андрей, только-только задремал, сейчас же вскочил и посмотрел в окошко. Ударила зарево с другой стороны майдана. - Пожар! - подумал.
- А нуте, детки, вставайте! - кричал дед, - в селе пожар.
Все посхоплювалися сразу. Дед выбежал на двор. Здесь уже шум и крики. Он осмотрелся. Пожар разгорелся на всех четырех сторонах села... Дед сообразил сразу, что это не случай, а поджог... Это наверное татары.
Он вскочил в дом и схватил длинное копье в руку.
- Степан! Оружие бери! В селе татары!
Дети стали плакать, а дед выбежал опрометью из избы...
На дворе стало светло от пожара. Целое село проснулось. Люди с криком, шумом и воплями стали спасать свою рухлядь. Выгоняли товар из конюшни и выносили из домов свое имущество.
О спасении горючих домов не было, что и думать. Не было чем тушить, а соломенные крыши, высушенные солнцем, занимались один за одним.
В селе стало, как в аду.
Товар ревел, овцы мекали и возвращались к горючих сараев, лошади бегали, как бешеные, по площади и переворачивали людей, напуганные птицы кружили в округ пламя. Дети плакали, женщины кричали, казаки накликували, и никто никого не слушал. Каждый делал, как знал, а кое-кто таки не знал, что ему делать, и стоял без дела.
Но татары не показывались...
В такую трудную минуту люди лишь знают выносить из дома что под руку попадет, и больше ничего.
Судаки быстрее всего восставали, да и еще не велели вынести всего добра из избы и амбары. Увихалися все, вплоть попрели...
- Аллах! Аллах! - раздалось с обеих сторон, где были ворота. Этот крик был такой могучий и дикий, приглушил все крики и вопли в селе. И не то, что приглушил, но от того чертового крика все в селе притихло. Лишь треск горючих домов и шелчок падающих кровель и потолков было слышно. Все, словно бы заколдованный, смолкло. Даже товар онемел. Каждый стоял, будто закаменілий, и не знал, что делать.
- Оружие бери, чего стал? - крикнул какой-то голос.
И снова все зашевелились, как муравьи. Каждый хватал, что под руку попало, и ладился к обороне.
В этой минуте с обеих сторон на майдан сунула черная валка, сбитая в кучу. Казалось, что какая-то черная, как ночь, туча упала на землю и сует лавой с двух сторон в село. А из той тучи беспрестанно раздавался чертовский крик. Аллах, аллах! Послышалось несколько выстрелов из ружей, и это их не остановило. Татары уже были на майдане. Теперь их можно было при свете пожара распознать. Они разбежались и начали ловить людей.
Кое-кто был так напуган, что давался без сопротивления вязать. Другие оборонялись, кто чем мог.
Дед Андрей со Степаном стали с копьями в руках перед домом, которая еще не занялась. За ними на завалинке сидели напуганные дети, прижавшись друг к другу. Пелагея хлопотала еще в доме. Павлусеві приходило в голову забрать Аню, смотаться в город и спрятаться в сорняк. И ему казалось, что за плечами папы и деда безопаснее. Дрижачи из страха, он голубив и успокаивал сестру.
Некий татарин разогнался до них, высунулся длинный копье, словно гадючий язык, и татарин слетел с коня. Перед ним лежало уже несколько татарских трупов... И в этой минуте, словно коршун на цыпленка, упал татарский аркан на голову Степана и повалил его на землю. Дед Андрей наклонился размотать сына, и в той минуте татарская сабля розчерепила ему голову... Оборона пропала. Дети закричали в один голос и задеревіли.
Татары повыходили из лошадей и связали Степана. Один схватил испуганную насмерть девушку, ее вцепился со всей силы Павлуша. Татарин тянул их обоих.
Павел в отчаянии схватил татарина зубами за руку и укусил так, что татарин аж засичав с боли. Он пустил Аню и ударил со всей силы Павлуся кулаком по голове. Павлуша потерял память и упал на землю. Аня бросилась опрометью в дом. Второй татарин поймал ее за длинную косу и начал тянуть к себе.
Теперь стала на пороге Пелагея.
В одной юбке, в халате, выглядела страшно. Глаза набежали кровью из лютости и отчаяния. В руках держал топор.
Заки татарин успел связать Аня, Пелагея бросилась, словно ранена львица, и разрубила ему голову. Затем вскочила перед ребенка и, закрывая ее своим телом, рубила топором во все стороны.
Татары нерадо убивали женщин. Это была для них самая лучшая добыча. Один зашел со стороны и вырвал ей топор из рук.
Тогда Пелагея стала обороняться кулаками, словно довбнями, и зубами. Не могли ее победить, потому что когда видела, как ее Аня татарин взял на руки и понес, зомлілу, она, словно неистовая, кусала и била кулаками и разбросала татар, языков околоти.
Татарин добыл нож и толкнул ей в грудь. Кровь жбухнула далеко, Пелагея застонала и повалилась мертвая...
В этой минуте Павел открыл глаза и увидел трупа матери. Теперь уже некому его защищать, и он полез вне дом и спрятался в сорняки.
Отсюда мог видеть все, что тогда творилось.
Не много было таких, что оборонилося. Татары порезали или повязали всех, что были на майдане, а теперь уганялися за девушками, ловили их, вязали и тащили в одно место возле церкви. Другие бросились сгонять товар, ловить коней и грабить. Павлик видел, как татарин вытащил батюшку за бороду и таки под церковью отрубил ему голову. Другие татары начали вытаскивать казацкие телеги, запрягали волов и грузили награбленное добро.
Они радовались, словно черти. Добыча была добра, ибо Спасовка была очень богатое село.
Татары разбивали топорами сундуки и вытаскивали деньги и попавшуюся одежду, а все остальное бросали в огонь.
Павлуша смотрел на все испуганными глазами. Ему казалось, что это какой-то страшный сон, из которого не может проснуться. Наслушавшись не раз под ночь рассказы дедушки о татарах, он имел не раз такие сны. Тогда плакал и метался, пока его кто не разбудил. Теперь никто его не возбудит. Ему еще шумело в голове от татарского удара. Голова болела. Он знал, что это не сон, а все же не мог сдвинуться с места, так задеревенело все.
С того одубіння проснулся от плача пленных людей, что стояли кучей под церковью. Татары церкви не поджигали, вплоть вынесли все до чиста. А хата занималась одна по одной. Было ясно, как днем.
Лишь малая часть спасівчан смогла убежать в терние и спрятаться.
О терния напомнил и Павлуша. И ему надо было бежать майданом, а там полно татарви.
Он хотел хотя бы увидеть Аню, и не мог ее присмотреть между пленниками.
Відізвалося в нем чувство самоохорони. Убежать, убежать куда-нибудь из этого ада! - відзивалось ему в душе... И он не имел силы сдвинуться с места. Его словно приковал кто до того адского образа, который видел. Татары ввихались по деревне, словно чорти. их стіжкуваті шапки и горе шерстью обращены кожухи придавали им такого страшного вида,что глядя на них, кровь замерзала в жилах. Павлуша не раз видел татаров, и это были лавочники, что заходили в село. Он не раз с них смеялся, называл их с другими и ровесниками, скубал за кожух, а не раз и комьями за ними бросал. То были люди спокойные, а при том смешные, смешные...
Теперь не то. Эти татары, хоть и подобные до тех лавочников, но какие они страшные теперь при своей розбишацькій работе!
А деревня все еще полыхало и присвічувало им...
Вдруг заметил Павлуша, что татары, выловив или перебив людей на майдане и между домами, пошли вне хату искать по сорняках тех, что спрятались. Снова отчаянный крик пойманных детей, которых несли татары вместе на майдан.
Павлуша бросился, как будто бы с ланцюха хотел оторваться, и втихаря выбирая такие места, где не светилось, просто побежал к частоколу. Здесь опять сорняк. Крапива парила ему руки и лицо, но он не обращал внимания.
Оглядываясь на все стороны, он взобрался на частокол. На другой стороне частокола были густые заросли. Но за ним стоял татарин на страже и пристально рассматривался...
Павлуша сдвинулся с частокола в сорняк. Когда оглянулся, увидел, что возле их дома рыскал татарин, разворачивая ногой сорняк. Теперь Павлуша был бы наверняка попался в татарские руки.
И отсюда надо было бежать. Поганцы и сюда придут... Павлуша начал разворачивать сорняк и бежать под частокол. Изредка поднимал голову и рассматривался, или его кто не следит...
Так дошел до ворот, но тут потерял всю надежду на побег. У ворот крутились пешие и конные татары. Они то разговаривали, но Павлуша не понимал.
При воротах стояли осідлані лошади, поприпинані до частокола.
Павлуша подкрался под сами ворота и спрятался в гущу дикого цветущей сиренью... Ему сильно билось сердце. Все внимание обращено было на то, чтобы відіпняти коня, сесть и незаметно убежать.
И это показалось ему невозможным. Татарам и не снилось отступать от лошадей.
В той минуте захвилювало на майдане. Разлеглись татарские крики, будто бы за кем-то гонились. Павлуша розхилив ветви базнику и присматривался.
Крики приближались именно к этим воротам, где был Павлуша. Он увидел, как несколько волов со страшным ревом и задертими в гору хвостами гнало по площади в сторону ворот, разбивая всех по дороге. Павлуша такое уже не раз видел в лете на степи, где паслись волы. Тогда именно, как муха очень тяла, рогатый товар бесился, срывался и убегал в деревню. Тогда никакая сила не могла бы его остановить. И теперь не было ни жары, ни мух; от чего же оно такое произошло?
Неужели же они испугались чего-то, что-то их всполошило и они теперь летят, как сумасшедшие?
Действительно, они посатаніли. Они рванулись в ворота. Татары, что здесь стояли, хотели их остановить.
Волы взревели глухо ударили на татар, как тараном, и взяли их под ноги. Несколько напуганных лошадей сорвалось с препятствия и пігнало в степь. Остался только один конь, что стоял сбоку. Он тоже испугался, но не мог сорвать уздечки и, хоть становился дуба, остался на привязи, а волы перебежали возле него.
Эту минуту использовал Павлуша. Он вылез из куста, подвязал уздечку, успокоил коня, забросил поводья на шею и взобрался на седло.
Конь, услышав человека возле себя, успокоился.
Теперь Павлик поправился на седле и двинулся вовсю с места в стен... Татары, которых волы разогнали, не заметили этого.
Зато один часовой татарин, что стоял за частоколом и вступился волам с дороги, увидел Павле. Парень был в белой свитке и отбивал от черного седла.
Татарин доміркувався, что это кто-то из пленников, и пустился догонять. К счастью конь у Павлуши был быстрее, а еще и парень не затяжив ему столько, что рослый татарин. Плохиш сообразил, что пленник сбежит. Он взял из-за плеча лук и начал стрелять.
Павлик услышал, как стрелы свистели ему, несмотря на голову. От этого конь испугался и стал гнать, как вихрь. Парень не мог достичь своими ногами стремян, и они били коня по ногам. Среди такой бешеной езды он мог легко слететь с коня, словно перце. Том склонился и держался обеими руками его гривы.
Он уже был уверен, что татарин его не догонет. И вдруг что-то ему заболело за левой лопаткой, как будто бы ножом резанула. Парень пощупал рукой. Из-за плеча свисала стрела, зацепилась залізцем за жупан. Павлик услышал, как что-то теплое плыло ему по спине и очень этого испугался. Но слышно было, как топот погони утихал.
На улице начало на мир заноситься, когда Павлуша оказался над рекой Самарой. Не слыша за собой погони, здержав коня. Через реку пустился конь вплавь. Павлуша слышал от дедушки не раз, что татарский конь умеет по-майстерськи плавать, и не пугался, что лошадь утопиться. Конь форкав, підгулькуючи вверх, пока не доплыл до другого берега. Здесь выкарабкался на сухое и так сильно потряс собой, что чуть парня с себя не сбросил.
Наступил ясный день. Павлусеві казалось теперь, что ему грозит большая опасность, как ночью. Теперь его со всех сторон видно... Татарва тянется по степи, его увидят и наверняка поймают.
Его напал страх. В его воображении татарва была такой силой, что ее никто не победит. Дедушка рассказывал ему, как казаки били татар. И вот он видел, как татаров ничто не удержало, и дедушка и много других сильных казаков полегло. И он снова стал убегать, хотя сам не знал, куда и к кому, чтобы только дальше от этого страшного ада, в котором он недавно был.
Он въехал в широкую степь.
II
Бескрайней степи. Свиридова могила - условное место сбора казаков, сторожевой пост.
Страж Семен Беспомощный - первый силач на Сечи - удивился, увидев утром зарево на западе. Потом понял, что то далека пожар, и увидел, как несется к нему малец на татарском коне. На берегу обессиленный всадник упал. Это был Павлуша.
Семен вынул стрелу, промыл рану и закутал парня. Припинаючи коня, заметил, что седло слишком тяжелое, и нашел червонцы. Вот приехали казаки. Беспомощный рассказал им о ребенке и сожженную Спасовки. Один из казаков, Петр Судак, узнал своего брата. Дед Панас перевязал Павлусеві рану и дал зелье.
III
Беспомощный заметил, как к их обозу подкрадывается татарин, и решил, что поймает того арканом. Так и сделал, хотя пришлось побороться с врагом. Татарин рассказал, что в их отряде четыреста человек под руководством Мустафы-ага, сына Девлет-Гирея. Киш нагруженный награбленным добром и ясырем (пленными девушками и парнями). К казаков Трески присоединился отряд Андрея Скорби. Возникла ссора из-за того, что казаки не сторожили свой кош и Недоля подошел к ним незаметно.
Пленный татарин предложил Павлусеві поменяться с ним седлами, но Семен уличил его намерении завладеть спрятанными червонцами.
Казацкие предводители постановили освободить пленных. Одни казаки выманят татар с коша, будто убегая, другие нападут и отберут ясырь.
У Павлуши забилось сердце от мысли, что он увидит знаменитый казацкий бой с поганцями. Петр с грустью попрощался с братом, потому что был отважен и не жалел себя.
Татары погнались за отрядом Трески. А Скорби все что-то не видно. Вожак развернулся и принял бой. Тут подоспел и второй отряд. Татары были разбиты наголову, а их предводитель попал в плен. Павлуша увидел, что казаки сильнее, и начал надеяться на спасение папы и сестры.
V
Татарские пленники поняли, что казаки хотят их освободить, и решили помочь им. Степану Судаке удалось развязать руки себе, потом другим. Бросились в камыши. Татарам никогда было их ловить, они убегали с тем, что осталось.
Казаки нашли беглецов, накормили, посадили на телеги и отправили домой. Павлуша предложил отцу и брату отправиться в Кроме на поиски Анны, но те сказали, что это невозможно. Тогда Павлуша ночью взял припасов, коня и поехал искать сестру сам.
VI
Мальчик долго ехал степью, находя безопасные места для отдыха. Однажды он проснулся от пинка. Это был харцыз, степной разбойник. Павлуша выхватил пистоль, а разбойник быстрым движением выбил его, затем связал полонянку, увез и продал татарам, ехал доволен, и встретил ватагу Скорби. Семен Беспомощный узнал коня и седло Павле. Разбойника допросили. Это был знаменитый предатель, потурнак Карий, который продавал людей в рабство. Татарин, что пристал к казакам, узнал в харцизові того, кто зарезал и ограбил его отца, и расправился с ниш.
VII
Павлуша, поплакавши, успокоился. Он решил, что будет изучать язык татар, их обычаи, и это поможет ему попасть в Крым, найти сестру. Единственное, на что не соглашался - сменить веру, отречься от креста.
Татарские купцы остановились в селе Коджамбаку в очень богатого Сулеймана - эфенди. Павлуся подарили Мустафе, сыну Сулеймана, и отвели в прислуги. Там парень познакомился с невольником Остапом Быстрым, стал расспрашивать о возможности побега. В разговоре с Мустафой Павлик вел себя гордо и независимо, и поэтому господин велел его выпороть и отправить в конюхов.
Павлуша любил лошадей. Он охотно выполнял все работы и готовился к бегству.
Выбрал лучшего коня и оказался в степи. Когда кто-то спрашивал, куда едет, отвечал, что имеет срочное дело. И один татарин не поверил, связал и повез в Коджамбак. Павлуша придумал историю, что едет по знахаря для больного барского сына, и татарина тоже накажут, если он этому помешает. Татарин испугался и убежал, а Павел вернулся к табуну. За то, что вернулся сам, казнь втікачевіпом'якшили - двадцать ударов проволочной нагайкой и продать. Когда начали зачитывать приговор, ко двору подъехал мулла. Он обратился к гяурів (неверных, украинских пленных) и сказал, что тот, кто сообщит о судьбе сына Девлет-Гирея Мустафу - ага, который этим летом воевал в Украине, получит награду и будет милость его господина. Павлуша выступил и сказал по-татарски, что он знает. Мулла хотел его расспросить, но юноша настаивал, что будет говорить только с господином, и его повезли к Девлет-Гирея.
Девлет-Гирей жил в столице крымского хана Бахчисарае. Когда приехали, Павлуша смело заговорил к господину и сказал, что видел Мустафу-ага в битве, а что с ниш дальше произошло, знает его сестра Анна Судаківна, которая где-то здесь в Крыму, в плену.
Девлет-Гирей приказал разыскать Анну, а Павлусеві дать все, что нужно. Оказавшись в горнице сам, парень начал искренне молиться и благодарить Бога.
Через три недели Анну нашли и повезли к Девлет-Гирея. Павлуша попросился встретить сестру.
Когда Аня увидела брата, то упала в обморок. Ее отлили водой. Девушка пересела на коня, и они поехали, по дороге обо всем поговорив и договорившись. Единственное, чего они боялись, так это того, чтобы лубенский полковник к тому времени не казнил Мустафу.
IX
Настала зима. Павлуша очень удивлялся, что здесь не было снега, как в Украине, что деревья все еще зеленели, хоть порой и холоднее было. И он, сердешный, забыл счет времени и не мог сообразить, когда будет Рождество.
В прошлом году такие веселые праздники были. Он ходил с ребятами колядовать, возился саночками, а теперь и не угадает, когда праздник...
То же думала и Анна, ей тоже весело было, когда внесли в дом дидуха, как покойный дедушка благословил всех, как бросали кутью к потолку и считали рои...
Она уже привыкла к гаремового жизни. Ой, наплакалась она, наплакалась...
Павлуша беспокоился, посольство Девлет-Гирея найдет еще Мустафу в живых... Анна рассказала ему о своих приключениях.
А старый нетерпеливився тоже. Уже больше месяца прошло, как посольство поехало, и слух по нем погиб. Он знал, что посольству ничего бояться казаков, что они почтут международные обычаи и не тронут посольства. И он боялся разбойников или татар-ногайцев. Те, наверное, не почтят никого, а пронюхав в них деньги, порежут всех, ограбят так, что никто и не угадает, где делись...
Девлет-Гирей расставил гонцов от самого Перекопа, чтобы сейчас известили его, когда появится посольство с поворотом.
Наконец!
Однажды причвалав гонец с доброй вестью, что Мустафа возвращается живой и здоровый.
Девлет-Гирей велел седлать лошади и уехал с целой свитой навстречу.
Когда о том узнал Павлуша, не утерпел и побежал к женскому отделу.
Сторож не хотел его пустить. Если бы это был кто-то другой, сторож был бы наверное толкнул его ножом. Но этого нельзя было тронуть, потому что так господин приказал всей службе.
- И черт с твоим гаремом! - кричал Павлик. - Сестру мне призови, я ее должен сейчас видеть...
Вызвали Анну.
- Ганнусенько! Мустафа возвращается, будем свободны! - Больше не говорил ничего. Говорил себе оседлать лошадь и побежал наздогін за свитой, но свернул с дороги.
- Какое мне дело до него! Хорошо, что живет, теперь пусть и сейчас сдохнет за ту несправедливость, которую нам причинил... Черт их бери, всех татар. Маму убили, дедушки... нас помучили... Пождіть, чертовы сыны! Вернусь ли я еще сюда, может и не раз, и не на посторонку, как невольник, а с казачеством, как рыцарь... Пождіть, я еще вашего дідьчого хана за бороду скубну, не то что...
Так рассуждал Павлик, возвращаясь к дворища. На дворе уже смеркалось. Пошел до своей комнаты и лег спать. Про ужин забыл. Но и заснуть не мог. В его голове гудело, как в мельнице. Мнение мнению переганяла, все вместе перемешивалось...
Что будет теперь? Или возвращаться им сейчас же, или переждать до осени? Зимой в степи опасно. Можно целую толпу волков встреть, заблукатись да и замерзнуть. А здесь так скучно жить между татарами. Так если бы хоть в одном доме с Ганей! А оно и здесь те глупые обычаи не дают...
А что было бы, если бы татарин не удержал слова и не захотел пустить на волю? Правда, им этого не обещал, лишь говорил о большую награду. И может ли быть большее благо, как свобода?
Если бы татарин не пустил их на волю, но задержав, тогда Павлуша убьет сестру, татарина проколет ножом. Пусть его повесят или разорвут лошадьми... все равно...
Он сердился, пока не уснул...
Уже солнце стояло высоко, а Павлуша еще спал. Он проснулся от шума, что поднялся на дворе. Пошел к окну посмотреть. Это Девлет-Гирей вернулся с сыном. Павлуша познал Мустафу сейчас. Он сидел бодро на хорошем коне и улыбался отцу, что сеял с радости.
«Ишь, какой теперь бодрый!» подумал Павлуша. «А на аркане в Непорядочного то морщился, словно бы лісницю укусил... А что, смаковал казацкий аркан? Ах, вы, чертовы сыны! Когда я с вами еще стрінуся»...
И сейчас ему стало стыдно тех слов. Это не красиво. Вот тот Девлет-Гирей так вел себя с ним, как с сыном, а он ему отгораживается...
«Ну, потому что меня ему надо было! Атак, то звал бы меня христианским псом, как другая вся та дрянь татарская... Чего они нас трогают? Разве мы им мешаем? Нет, нет, мы еще стрінемось!..».
Павлуша погрозил в окно кулаком.
В той минуте его призвали к Девлет-Гирея. По дороге стрінув Анну, ее тоже туда вели.
Стали оба перед ханом, что держал сына за руку. Как бы пугался, чтобы его снова не забрали.
- Вы сказали правду, теперь я хочу сдержать мое слово, наградить вас. Чего желаете? Когда хотите, оставайтеся с нами. Примите нашу веру, я вас за своих детей приму.
- Спасибо тебе, могучий господин. Ничего не желаем, только свободы... Пусти нас...
- Разве вам плохо у меня?
- Нам здесь хорошо, и с Украиной нам грустно... Хотим видеть своих...
- Пусть будет по-вашему! езжайте домой, и не теперь, только весной. Кого зимний степь займет, поэтому и не жить больше. Будьте еще моими гостями.
- И возвели, господин, пописать нам грамоты, чтобы нас по дороге татары не трогали.
- Конечно, получите грамоты и охрану, пока до своих не доедете.- Теперь, когда ты свободен, подай мне руку, мой друг! - сказал Мустафа, протягивая руку к Павле. - Мне уже рассказывали, какой ты славный казак... И одно скажи мне: каким образом видела твоя сестра, как меня пленили, когда она была в обозе?
- Вот я это и хотел сказать, - говорит Павлуша. - Теперь признаюсь, что я солгал. То я все видел, а нарочно сказал на сестру, чтобы ты ее говорил искать. Без этого не видать бы мне ее больше.
- Да и хитрец ибо из тебя, сынок, хитрец! - говорит мирза, улыбаясь. - Ну, я тебе это прощу, подай мне свою руку!
В той минуте Павлуша вспомнил что-то. От того пригаду он покраснел весь, как свекла. Ему стыдно стало, что это забыл, что должен был теперь сказать. Взял это за большой грех.
- Вельможный Девлет-ґірею! Когда ты показал мне столько ласки... то я еще об одном тебя прошу, не откажи мне в этом.
- Хоть бы ты сегодня просил половину моего имущества, и этого тебе не откажу.
- Нет, имущества я не хочу, а лишь вот что прошу: у Сулеймана-ефендія живет, невольник Остап Быстрый, украинец, земляк мой... Выкупи его и подари мне.
- Разве он тебе родственник?
- Нет, только земляк. И он мне был родным отцом, как я в плен достался. Он завывал мне раны, как меня били нагаями. Я поклялся отблагодарив ему. Хочу ему свободу выпросить.
- Доброе у тебя сердце, мой мальчик! - сказал Девлет-Гирей. - Остап Быстрый, невольник, вернется с тобой в Украину.
Девлет-Гирей велел написать грамоту и послал гонца в Коджамбак.
Павлусеві потекли слезы из глаз.
Он забыл все страдания, всю злость /к татарам. Простил им все сразу...
Герой романтической повести А. Чайковского Павлуша проявляет особую смелость, выдержку и смекалку, чтобы спасти свою сестру. Как правило, романтический герой наделяется автором именно такими чертами характера, он - яркая индивидуальность, отличается от серого окружения.