Творческая судьба А. Головка сложилась так, что его, автора нескольких романов и повестей, киносценариев, поэтических и драматических произведений, и еще при жизни назвали мастером художественного слова, классиком украинской литературы, народным писателем. Не одно поколение читателей начинало знакомство с современной украинской прозой из его рассказов «Филиппка» и «Красный платок», а молодые литераторы считали необходимым усваивать художественные уроки писателя.
Рос А. Головко на богатой талантами полтавской земле. Здесь в зажиточной крестьянской семье в с Юрки Кобелякского уезда (ныне в составе с Хоришки Козельщинского р-ну) 3 декабря 1897 г. родился будущий прозаик. Условия простого и крестьянского бытия, хлопоты в поле вместе с батраками, в окружении бедняцких детей, «скупые радости» и «тяжкий труд» отразились яркими впечатлениями в воображении одаренного парня. В трехклассной сельской школе постигал азы наук. Первые литературные упражнения, а это были стихи, написал по-русски в Кременчугском реальном училище (1908-1914); продолжая образование, увлеченно читал М. Гоголя, Д. Григоровича, Ф. Достоевского, Л. Толстого. 1912p. в руки Головка попал «Кобзарь» Т. Шевченко: «Целый мир, неведомый доселе, раскрылся передо мной в произведениях Шевченко: героическое прошлое Украины, ужасы крепостничества. И... величественная фигура поэта - трибуна и борца,- перед которым сразу же отошли на задний план все мои, любимые до сих пор, герои» '. После этого стал писать на родном языке. За это и за участие в обществе «Юношеская союз» был исключен из училища. Некоторое время жил на хуторе Подол, куда переехали родители. Тогда же впервые попробовал писать прозу (автобиографическая повесть «Из-за облака», к сожалению, утрачена). Когда началась империалистическая война, окончил краткосрочный курс обучения в Чугуевском артиллерийском училище прапорщиков и весной 1915 г. отправился на фронт. Участвовал в боях под Рава-Русской, выступал на антивоенных митингах, работал в солдатском комитете в г. Торжок Тверской губернии, куда был направлен после ранения. В 1917-1918 гг. преподает на Полтавщине (с. Троянівка), работает волостным с инструктором внешкольного образования в Кобелякском уезде. Одновременно пишет небольшие детские рассказы, заменяя ими чтения, которых не было в школах. 1919 г. в Кременчуге вышел поэтический сборник Головка «Самоцветы», ее составили стихи 1912-1918 гг. Имели они в основном подражательный характер, отмеченные влиянием Т. Шевченко, Леси Украинки, П. Грабовского, А. Олеся. А. Головко это понимал и с тех пор окончательно отдал предпочтение прозе. Но его лирико-романтическая стилевая манера письма берет начало от тех поэтических упражнений. Работая в кременчугской газете «Маяк», органу украинских эсеров, А. Головко печатает в ней несколько отрывков из незавершенной повести «В диком танце» (про немецкую оккупацию). Мастерству учился из произведений М. Коцюбинского и С. Васильченко, которых считал своими литературными учителями.
В июне 1920 г. служил в Красной армии, возглавлял конную разведку гаубичного артдивизиона объединенной дивизии курсантов, был участником и свидетелем гражданской войны в Украине. Уже тогда вынашивал замысел написания большого эпического произведения, который в основном был реализован впоследствии в романе «Артем Гармаш» (1951 -1972). Значительно позже (1958) Головко отметил, что он видел свое произведение как «большое эпическое полотно о революции, гражданской войне и становлении Советской власти на Украине». Однако следует вспомнить, что в 1917-1920 pp. Головко тесно сотрудничал с независимыми в украинской партии эсеров, и советскую власть представлял себе не как диктатуру одной партии, а как демократическое народовластие. В этом, пожалуй, и заключалась и очевидное противоречие, что произведение с вынужденно большевистской концепцией (главные герои - большевики) никак не поддавался автору, писался несколько десятилетий и не был завершен.
В конце 1920 г. военное командование, разглядев в молодом кіннотнику незаурядный литературный талант (написал песню «Эй, по коням!..»), перед наступлением на Перекоп, отправило его в Харьковской школе красных старшин, где в течение января - апреля 1921 г. он преподавал политэкономию, потом демобилизовался.
С 1922 г. полностью перешел на литературы труд. Упорно экспериментировал, ища органического для себя способа образно-художественного воспроизведения действительности. Первый его печатный прозаическое произведение «Момент», 3 воли издателей назван «Рафинированное проституция», появился в журнале «Пути искусства» (1921, № 2). Формально-художественные поиски писателя в 20-х pp.- это попытки совместить в реалистическом контексте различные литературные течения и направления.: от модного натуралистического психологизма до символизма, импрессионизма и экспрессионизма (этюд «Дети Земли и Солнца» 1922; двести «Могу»-1922; «Красный роман»-1923).
«Дети Земли и Солнца» - своеобразная тематическая апробация задуманного эпического произведения о революции и гражданской войне. Здесь кратко и четко очерчены противостояние двух непримиримых общественных лагерей - земледельцев и тех, что наживаются на их труде. Значительным достижением писателя стала повесть «Могу», в языке и образной системе которой уже присутствуют основные черты художественного стиля будущего мастера слова. В центре экспрессивно-фрагментарного сюжета - демобилизован красногвардеец Гордом, который вернулся домой больным туберкулезом и, по диагнозу врачей, обречен; он стремится убедить любимую в том, что только сильные, а не праведные... войдут в рай» (то есть - в новое общество), и прибегает к самоубийству, чтобы обеспечить «диктатуру чутье» и утверждать, что «человек все может) если захочет», (так А. Головко полемизировал с тезисом В. Подмогильного, будто «разум - раб чувства»). Конечно «перчат подготовительного периода» (Л. Новиченко) здесь дала о себе знать. Вместе с тем повесть ценна как произведение эпохи 20-лет. Говорится в ней и о ростки «нового быта» в пореволюційному селе (жгут иконы...), и о началах коллективизации. Этим эпизодам, по-видимому, отводилась определенная роль в расшифровке» чисто символической центральной коллизии произведения о превосходстве общественной морали над индивидуальной...
Очевидно, повести «Могу» писатель придавал Гливого значение, поскольку поставил ее название до отдельного сборника рассказов и повестей (1926). Официальная критика в целом негативно отозвалась на произведение, видя в поступке Гордея ложную психологически-философскую и мировоззренческую установку самого автора, а не только волю надломленной болезнью человека... Попыток посмотреть на «Могу» как на утверждение способности человека встать над обстоятельствами и победить их - не было (другое дело, насколько достиг А. Головко адекватного художественного воплощения этой Идеи).
С 1923 г. Головко - член «Плуга». Тогда же прозаик пишет «Красный роман» (1923), который был уже «заявкой и схемой будущего большого произведения». Иногда высказывают предположение, будто в «Красном романе» писатель изобразил двух безымянных героев-крестьян («я» и «ты»), которые находятся на противоположных «классовых» позиций. На самом деле герой здесь один, точнее, «един в двух лицах». Дошукуючись собственных средств художественного воспроизведения «витой» двойственности психологии крестьянина, прозаик прибег к символико-экспрессивного приема, разделив лицо героя на «я» и «ты». Авторское объяснение этого художественного образа дает реалистично означенный герой в рассказе «Крученым путем» (1924), где почти полностью сохранен сюжет «Красного романа». Тот самый смысл возложена уже на вполне реалистичную основу: молодой крестьянин, попав в круговерть гражданской войны, сначала верит в самостоятельную Украину и воюет против советской власти, затем, в результате мучительных раздумий и колебаний, переходит на ее сторону, убивает в бою своего атамана и приходит с повинной в сельский совет. Примерно тот же путь - в героя «Красного романа», полемически противопоставленного символістському «Голубом роману» Г. Михайличенко. Для двухтомного издания (1957) автор осуществил новую редакцию повести, но она, потеряв отдельные идейно-кульминационные моменты, несколько уступает первой. Всеобщее признание и известность писатель получил благодаря детским рассказам и повестям о сельскую молодежь. Рассказ «Девочка с пути» (1922), «Товарищи» (1923), «Пилипка» (1923) составили первую прозаическую сборник А. Головка «Девочка с пути», что вышла в Харькове в 1925 г. Определяющие их особенности - достоверно изображены характеры детей, глубокое знание детской психологии, лиризм и эмоциональность письма, строгая достоверность в показе жизненных обстоятельств, в которые попадают герои, в частности в период голода 1921 -1922 гг. Всеми этими приметами малая проза А. Головка художественно созвучна «Донским рассказам» М. Шолохова и рассказом О. Неверова. Наибольший успех среди тогдашних произведений А. Головка выпал на долю рассказов «Филиппка» и «Красный платок» (опубликованных в 1924 p.), какие Олесь Гончар назвал «настоящими жемчужинами украинской советской новеллистики».
Лирический портрет Пилипка из одноименного рассказа знает наизусть, наверное, каждый читатель в Украине: «У него глаза, словно васильки во ржи. А над ними из-под драного картузика волос - белокурыми ржаными колосками...» И Филиппка, и Оксана из «Красной платки» - это правдивые художественные характеры детей, которые наряду со взрослыми принимают посильное участие в военных событиях. Мужество Пилипка, гражданская зрелость поступка Оксаны, которая тайно носит в поле есть раненому партизану, представлены зримо, мастерски и драматично.
Повести А. Головка «Зеленые сердцем» (1924) и «Пасынки ч степи» (1925) -это произведения о оптимистичные перспективы нового общества, что оказалось призрачной иллюзией. Ни автор, ни его чистые душой герои не могли, конечно, предвидеть голодомора и жестокого террора не только за политические, но и за художественные и идейно-духовные убеждения... Герои повести «Зеленые сердцем» - студенты, слушатели педагогических курсов имени Григория Сковороды. Большинство из них - выходцы из бедняцких семей, полуголодные, бедно одетые. И в настойчивом овладении знаниями они - сильные и гордые, определенные того «светлого завтра», в которое их призывают верить.
В «Пасынках степи» писатель подает «передколективне село» с его наболевшими проблемами: показывая степенность крестьянина-труженика, он обнаруживает психологическую проницательность и внимательность к многовековых корней характера украинца. Писатель поддерживал ориентацию на всеобщее обобществление, которое начиналось, но, как и его рассудительные герои-крестьяне, задумывался над будущим многострадального украинского села, не спешил вслед официальной пропаганде относительно колхозов, ибо понимал, что значит «добровольно» отречься от собственной земли...
Рассказы и повести А. Головка 20-х годов обнаружили в нем «убежденного реалиста с ясным, творческим взглядом на жизнь», художника, для которого жизненная достоверность, «наглядная подлинность изображенного является одним из первых художественных принципов»2. В поэтике сюжетов, характеров и коллизий он сознательно предпочитает обычному над необычным, но строит свое повествование одновременно и лирично и романтично.
Осенью 1926-го А. Головко готовился к написанию романа «Сорняк», тему и содержание которого подсказала сама жизнь - непримиримая социальная борьба, которая стала следствием нэпа и тех искажений государственной, в том числе и в отношении села, политики, которые уже начинали сказываться. В основе сюжета - совокупность характерных для «глухих» сел начале 20-х годов обстоятельств. Бывший красноармеец, демобилизовавшись, возвращается в родной Обуховки, где «крепкие крестьяне» (Гмыря, Губаренко, Огир), которые действуют под руководством коммуниста-переродженця, главы сельсовета Матюхи, «свили себе гнездо» и еще и заручились поддержкой районного руководства, в частности начальника милиции Сахновского и секретаря райкома партии Миронова. Очень показательным является то, что Головко уже тогда увидел тенденцию к срастанию сельской «советской» верхушки с партийными руководителями. Прибытие Давида Веревки в село переполошило «компанию» жмикрутів. Давид, «зря, что партейный», на пребольшое удивление запуганных «властью» простых крестьян, не чурается «черной» физической работы (первого же дня молотит с отцом на току), ходит в старенькой шинели и, что больше всего поразило, не только не присоединился к Матюхи, не ушел «с поклоном» к нему, а, наоборот, взялся за сплочение трудящихся, чтобы совместными усилиями разоблачить антинародную шайку.
Произведение, особенно его первая редакция (1927 г.), отмечается беспощадной правдивостью в изображении циничного пренебрежения правами людей уже во времена «новой» власти, что лишь номинально была советской.
Акцентацию внимания читателя именно на этом болезненном моментові «реальной жизни» 20-х годов - смелый шаг писателя, ведь если вспомнить, что в А. Головка не каждый ведущий образ мог толковаться и, как правило, трактовался как символ,- то Обуховка, эта «забытая Богом глушь», своими бедами проецировалась на всю страну. В архиве писателя остались письма из разных местностей, в которых высказываются догадки, что именно «из их села» прозаик писал и Обухівку, и Матюху, и многое правдиво, изображенные в романе события.
Давид Веревка выступает как защитник основ человечности, гуманности, социальной справедливости, свои собственные интересы он сознательно связал с интересами среды, в которой рос, поэтому и чувствует ответственность перед людьми. Более пятидесяти лет Давид рассматривался советской критикой как сельский коммунист, проводник политики партии на селе. Но если исходить из объективно воссозданных писателем обстоятельств, в которые попало село в 20-е, то на «звание» полпреда компартии в Обуховке значительно большей степени претендовать Матюха, а не Давид, потому что у Матюхи в руках власть. Поэтому Давид прежде всего - народный заступник перед преступным переродженством в партии и в государстве, той губительной метаморфозой, которая уже тогда (и об этом своим романом предупреждал писатель) становилась типичным явлением.
Разнообразные средства характеристики персонажей, колоритная языковая палитра произведения, использование фольклорных традиций способствовали живописанию таких героев, как Давид, Зинько, Илья, Тихон, Матюха, Сахновский, Огир и др. И хотя в портрете Матюхи автор не избежал распространенного в литературе тех времен шаблона («рожа из-под кудлатої шапки - языков здоровенный баклажан красный», а глазами поводит, «как двумя двопудовими гирями»), остро сатирические детали характеристики не разрушают органической поэтики произведения. Значительное место в романе принадлежит символической метафоре, умело и уместно применяемой с соответствующим подтекстом.
Роман «Бурьян» стал заметным явлением в украинской литературе как один из ярких образцов эпического прозаического произведения социальной тематики/В конце 1927 г. на республиканском конкурсе «к 10-летию Октября» книга А. Головка отмечена юбилейной премией. Но немало было и критических статей, обвинений писателя в намеренном искажении «новой советской действительности». Споры возникали преимущественно вокруг проблемы типичности центрального конфликта произведения. И жизнь подтвердила правоту автора - «Сорняк», несмотря на политически-классовые акценты, от которых не была свободна вся тогдашняя художественное творчество, может быть назван зеркалом социальной действительности 20-х годов.
1927 г. начинает воплощаться в жизнь тот давний замысел романа, который получил название «Три сына» (после 1931 г.- трилогия «Три брата»), В основу его сюжета прозаик, идя по устно-народной эпической традиции, планировал положить разные жизненные судьбы трех братьев - Артема, Остапа и Юру, которые должны были символизировать три основные общественные силы - рабочих, крестьянство и интеллигенцию в период гражданской войны на Украине. Весомое аллегорическое нагрузку должен был нести и образ матери (Украины). Но во время обсуждения первых глав романа в харьковском Доме литературы имени В. Голубого А. Головко пришел к выводу, что художественно-историческая правда жизни требует показа сначала событий революции 1905-1907 pp. Такую 1932 г. было написано произведение «Мать» как пролог к трилогии «Три брата». Первая редакция романа была подвергнута суровой критике - в основном, как тогда писалось, за «подмену социально-психологических мотивировок характеров героев элементами биологизма и символики».
В связи с тем, что произведение строился на фольклорно-символической основе, его герои с самого начала были задуманы в двух планах: по содержанию - как реальные, социально детерминированные характеры, несущие в себе черты конкретного исторического среды, а по художественной миссией - как аллегорические фигуры, символически представляют сущность социальных явлений. В этом якобы заключалась неразрешимая идейно-художественная противоречие, которого на самом деле не было. И писатель под давлением «пролетарской» критики вынужден был переработать роман и в 1935 г. опубликовал его новую редакцию, композиционно оформив ее как первую книгу трилогии про украинский народ в двух революциях XX века. В этой редакции рассказ уже сориентировано на «классовую» расстановку сил. В романе «Мать», как и в следующем произведении незавершенной трилогии - романе «Артем Гармаш», символика, к сожалению, уступила место идеологическом схематизму изображения характеров. Прозаик приложил немало усилий, чтобы спасти произведение, и хотя сам всю жизнь жалел о его первой редакцией, официальная критика таки признала вторую редакцию «Матери» одним из лучших произведений социалистического реализма» в украинской советской прозе. Имеет он также признаки семейно-психологического произведения и романа воспитания.
Несмотря на очевидные «идейно-политические» нарочитости, художественный аналітизм А. Головка оказался в вдумчивому, обстоятельном раскрытии социальных и психологических конфликтов в украинском селе в начале XX ст., в донесении сложной полифонии эпохи.
Начиная с зимы 1934 г. Головко работал над второй книгой задуманной трилогии - романом «Артем Гармаш», напечатал в периодике несколько фрагментов из первых глав, но работа продвигалась медленно. «Дальшій моей работы над трилогией,- рассказывал впоследствии прозаик,- помешали те искажения исторического процесса социалистической революции и гражданской войны на Украине, которые имели место и стали понятны потом, через много лет... Переключиться сразу же на другую работу... я не мог. Уж слишком мое сознание была поглощена нереализованной темой» '. И разве только одной темой! А что думалось почти о каждом из произведений, которые сам, собственноручно, попортил, перерабатывая и готовя все новые их редакции на требование наблюдателей от власти - государственной и литературной...
Тем временем попытался было свои силы в кино. Написал киноповесть «Скиба Иван» (1934) и два киносценария - «Митько Лелюк» (1936 -37) и «Лета молодые» (1940), но эта работа не принесла ему творческого удовлетворения.
Во время второй мировой войны писатель был военным корреспондентом авіадивізійної газеты, затем - газеты ЦК КП(б)У «Коммунист», а с июля 1943 г.- фронтовой газеты «За честь Родины». 1942 г. в Уфе вышел сборник очерков «Боевые эпизоды», в которую вошли «Боевой экипаж», «Капитан Чайка», «Снайпер Максим Бриксін» и другие произведения.
С конца 40-х основной заботой А. Головка стал «Артем Гармаш». Роман в современном варианте состоит из трех книг. Первая вышла в свет в 1951 г. (с изменениями и дополнениями - в 1954); вторая - в 1960 г. (несколькими разделами дополненная 1962); в трех книгах роман опубликован в 1971 г. (с дополнениями - в 1972). Писатель также начал четвертую книгу, обдумывал сюжетные ходы пятой. И им уже не суждено было увидеть свет. 5 декабря 1972 г. А. Головко умер.
Роман «Артем Гармаш» охватывает события революции и гражданской войны в Украине, начиная с декабря 1917 г. и заканчивая июнем 1918 г. Сюжетно-композиционный каркас трех книг опирающийся на три следующие события: захват оружия из гайдамацких казарм в Славгороде, экспроприация помещичьего имения в Ветровой Балке и убийство немецкого офицера. Идейно-художественная концепция произведения «Артем Гармаш», который вместе с романом «Мать» составил дилогию об Украине в двух революциях начала XX в., насквозь конъюнктурная и заключается в намерении показать народ главной движущей силой революции, гражданской войны и борьбы за власть советов. Крестьянство, которое еще в 20-е годы, во время вынашивания замысла, виделось писателю основным двигателем сюжета, теперь стало лишь частью общего образа народа... Казалось, прозаик шире посмотрел, по крайней мере в плане социальном, поставленную когда-творческую проблему. Но на пути ее художественной реализации стали обязательная тогда политическая идеологизация сюжета (руководителей партии - на первый план) и ограничения рассказы рамками официально «разрешенной» версии относительно революционных событий в Украине. Правде жизни пробиться на страницы произведения сквозь пропагандистские клише было практически невозможно. 1 все же Головко-художник в романе ощущается, прежде всего - в широко представленных бытовых картинах - в городе Славгороде, в селе Ветровая Балка, эпизодах изгнания помещика Погорелова и разделения его земли, построек и инвентаря между батраками и крестьянами, в раскрытии личных жизненных историй Григория Саранчука, ївги Мокроус, Тимоша Невкипілого, Арины Гармаш, Христе - жены Артема и т.д.
Однако эти «островки художественности» в целом не спасают произведение, пощерблений заангажированной публіцистичністю и плакатной заданістю его ведущих персонажей - большевиков Федора Бондаренко, Василия Кузнецова, Мирославы Супрун и в значительной степени самого Артема Гармаша.
...Или чувствовал сам писатель (читая восторженные официозные рецензии на роман) слабости произведения? Вероятно, что так. Доказательством этого является прежде всего и творческая слабость (что в работе над другими произведениями не была ему характерна), и медлительность, с которой он работал над трилогией в общей сложности более 50 лет, так и не завершив ее.
Должны признать, что писательский путь А. Головка, хоть он и не был заключен в энкавэдистских лагерях, отмеченная печатью творческой безысходности... Сотни художников, критиков, культурно-образовательных деятелей, учителей и вообще интеллигентных индивидуальностей с конца 20-х до середины 80-х годов, чтобы избежать репрессий, сохранить себя профессионально и просто физически, фактически были духовно порабощенными сами в себе, боясь высказать вслух слово правды... Внутренне, как талантливый художник, Головко не мог мириться с ролью политического приспособленца, всячески убегал от нее, и фактически нередко бывало иначе. Конечно, он понимал, где и в чем согрешил против истины, пошел на компромисс с собственной совестью. Но, как узник тоталитарной системы, поделать ничего не мог... И в этом трагичность судьбы выдающегося таланта в бывшем СССР.
Писатель ушел из жизни с осознанием незвершених или свершившихся не так, как бы ему хотелось, творческих замыслов и планов. И как бы строго мы судили об этом, художественный вклад А. Головка в украинскую литературу остается весомым. Это - мастерски написанные рассказы и повести 20-х годов, которые по образно-стилевым совершенством изображения тогдашней действительности, в частности украинского села, простых людей с их неустроенностью, тяжелым трудовым бытом и бесконечными надеждами на «лучшее будущее», стоят в одном ряду с гениальной прозой М. Шолохова. Это - и роман «Бурьян», поражает силой художественно-психологического проникновения в человеческие характеры и суровой правдивостью. Уникальным памятником светлой писательской мечты (нездійсненій не по его вине) - написать эпопею про Украину-мать с ее горьованими сыновьями-осталась бесспорно высокохудожественная первая редакция романа «Мать». Пусть и болезненным, но «уроком Головка» для истории литературы есть и его роман «Артем Гармаш» как предостережение, что никому не под силу поработить настоящий талант, потому подвластен он лишь объективной жизненной правде.
В Киеве есть небольшая тихая улица имени Андрея Головко в Железнодорожном районе и библиотека его имени на Виноградаре. «Добра и негучна слава его книг,- пишет исследователь
творчества писателя,- не растерялась с течением десятилетий» . И дело даже не в славе или бесславии, а в рельефно воссозданном течении бытия народа, во все времена более богатому и более сложном от льда идеологических наслоений.
Петро Панч (1891-1978)
Когда в 1923 г. в издательстве «Путь образования» в плужанській «библиотеке крестьянина» появились тоненькие книжечки Петра Панча «Там, где ивы над прудом» и «старые Гнезда», в которые вошло по одному рассказу, в тогдашней украинской прозе насчитывалось не так много позиций молодых авторов. Уже издал несколько книг. Подмогильный, были известные «Синие этюды» М. Волнового, заявил о себе Г. Косынка, печатался Г. Михайличенко. Вместе с Панчем в том 1923 г. дебютировали в основном с небольшими сборниками рассказов А. Головко, М. Ирчан, Остап Вишня, О. Копыленко, И. Сенченко, а в последующие годы - Д. Бузько, В. Вражлывый, П. Лесной, О. Слисаренко, Ю. Смолич, Ю. Яновский, Г. Эпик, В. Чередниченко...
Река молодой украинской прозы, как и всей освобожденной от пут литературы, становилась шире. Росли писательские ряды украинского национального возрождения, которое впоследствии станет расстрелянным. Панч принадлежал к тем немногим, кому посчастливилось уцелеть. Он умер в признании на восемьдесят седьмом году жизни.
Первые очерки и рассказы Петр Панченко, землемер-таксатор с напівсела-напівмістечка Валки вблизи Харькова, опубликовал в прессе, когда ему было тридцать лет. На то время он уже владел богатым и, главное, разносторонним жизненным опытом, вынесенным из дорог, которые прослалися в самых неожиданных географических, социальных, человеческих сферах и слоях. Это можно увидеть уже из самого перечня основных вех его биографии.
Родился Петр Панч (Панченко) 4 июля 1894 г. в семье крестьянина-колесника. С пятнадцати лет, после двухклассной школы, служил писарем в различных канцеляриях, в двадцать лет - в Полтаве, в землемерном училище, далее проходит, уже в Одессе, в артиллерийском училище ускоренный курс обучения на молодого офицера царской армии; в 1916 г. в чине прапорщика попадает в часть, которая стояла в Царском Селе. Назревание революции в России, массовые демонстрации в Петрограде, свержение царской власти, возникновение Временного правительства,- весь этот конкретный ход исторических событий сын колесника Панченко видел на собственные глаза, в упор, постепенно познавая истинный смысл событий. В июне 1917 г. он оказывается на Юго-Западном фронте и становится свидетелем краха крупного наступления под командованием Керенского. Во время революционной и гражданской вьюги находится в Украине, сначала в армии Директории (этот факт ранее предусмотрительно оминався), впоследствии - легкому артдивізіоні Красной армии.
Осенью 1921 г. «петлюровец» и «красноармеец» возвращается к родным Валок, а вместе и к своей мирной профессии землемера, и ему открывается еще одна сторона реальности, новая сфера действительности с ее сложностями и драматизмом. Этим же годом и годом 1922-м датируются первые сообщения Петра Панча к местной газеты «Незаможник», харьковских «Известий ВУЦИК», «Крестьянской правды»: очерки, фельетоны, рассказы,- «ржаные этюды», по признанию самого корреспондента. Под некоторыми из них стояла подпись «Максим Отава». Один из материалов автор подписал сокращенно «Г.», редактор валковского «Бедняка» исправил в духе времени: «Панч». Когда тридцатилетний литератор, член союза крестьянских писателей «Плуг», уже жил в Харькове и работал в журнале «Красный путь», появились под этим именем и первые упомянутые рассказы-книжечки. По-другому сложилась бы историческая судьба Украины, и был бы у нее сознательный своего назначения писатель-реалист Петр Господин...
Тем временем в течение 1923-1925 гг. Панчем было написано и опубликовано до трех десятков рассказов (треть из них - лишь первые, не во всем успешные попытки), но и этого было достаточно, чтобы молодого писателя заметила и выделила критика, его произведениями заинтересовались читатели. О. Белецкий, отмечая, что библиотечная статистика 1925 - 1926 гг. констатировала особый спрос на книги писателя, подчеркивал: «...в 1925 году удостоверить о молодого советского писателя, его книги часто требуют, это значило, что он писатель незаурядный. Вспомним, что среди русифицированной течение целого века грамотной украинской людности спрос на украинскую книгу первыми временами после Октября, вообще говоря, был небольшой, и то его удовлетворяли прежде всего классики, писатели переджовтневої суток. Конкуренция между советскими авторами и, скажем, Нечуй-Левицким не всегда имела следствием победу первого в спросе читателя.
Панч принадлежал к тех немногих из молодых, что им повезло разбить лед недоверия к украинской революционной беллетристики...».
Рассказ писателя 20-х годов тематически были довольно разнообразны - здесь и эпизоды гражданской войны («Указатель», «Смерть Янулянса», «Потерянная шапка», «Бог богов» и другие); здесь и столкновение нового со старым, особенно на селе, в провинции, где это «новое» прививалось тяжело и болезненно («Там, где ивы над прудом», «Земля», «Тихонів письмо»); и острые, в основном сатирические рисунки из жизни служителей * церкви («Вне жизни», «Даниил Харитонович», «Червь»), антиміщанські произведения («Лужа», «Мышиные норы» и другие).
Главным объектом изображения выступало для П. Панча таки деревня, точнее - трудности перестройки в глухих селах. Не раз писатель отмечает: «Эй, глухие и темные тропы ведут к селу. А революция еще шагает брукованим путем». Или: «Пишут в городе приказы. Курьеры - волами». Или вот о том же в рассказе «Путеводитель»: «Над городом революция проходит с треском, с шумом, с выстрелами, как гроза в горах, а в селах - через неделю или две:
- Такой слух есть, что уже другая власть!»
Что обусловливало популярность ранних произведений П. Панча? Литературоведы отмечают в них, простоту, предметность, лаконизм, постоянное наличие юмора. И это действительно так. Становление конкретно-реалистического, цепкого в наблюдениях, богатого на детали, предметного стиля писателя происходило не сразу, но и не замедленно. Простота и доступность его рассказов далеки от зумисної или подсознательной примитивизации, от подстройки к полуграмотного читателя - безусловно, здесь о нем дбалося больше, чем где-либо в тогдашней, в большой степени лирико-импрессионистической, романтично-символістській новеллистике, но и эта проза требовала активного сотрудничества от читателя, по ее простотой скрывалась, как отмечал О. Белецкий, «проделана большая работа». Вместе с тем, и влияние тогдашних импрессионистичности веяний, отголоски художественной манеры М. Волнового, а кое-где и натуралистические симпатии так же ощущались • у. молодого, несколько эклектичного автора.
Популярность произведений П. Панча зависела во многом от их героев - это люди разных слоев, возрастов, занятий, различных нравов и характеров, но непременно живые, с какой-то цветовой чертой, штрихом и без всякого следа «запрограммированности», идейного довеска. Это - крестьяне, бедные и богатые, просто «хозяева», или «маломощні середняки», попы и дьяконы, комбедовцы и большевики, петлюровцы и красно-армейцы, и их горячность или рассудительность, дрібнодухість или отвага, жестокость или кротость, как правило, не зависят от их социального статуса. Логика событий, конечно, за большевиками,- так П. Панч и все другие видели и понимали «ход истории», но сами большевики не возникали крайне идеальными героями. «...Думает, как побывал в большевиках, так и поумнел. Один черт, как светил хлев у твоего отца ребрами, так и до сих пор светит»,- говорят о Назара Кардаша в рассказе «Земля». Другой герой - большевик, председатель комбеда (посвященное ему произведение называется символично «путеводная звезда», критика постоянно отмечала этот образ как стяжание П. Панча в изображении нового человека) предстает таким:
«Каким Спичку председательствует, как на крестинах гуляет: еженедельно - до города, а оттуда газет навезе, когда праздник, весь ревком новыми плакатами обліпить, а потом сборы:
«Товарищи граждане! Я слово «по текущему вопросу». Так нам, значит, товарищи, надо гарнизуватися, потому что контрреволюция еще и до сих пор шипит из-под каждых кулацких ворот, чтобы эту гидру контрреволюции зничтожить, предлагаю всем сознательним элементам спеть «Интернационал». Этими незнакомыми словами он больше всего и влиял на сборы».
Действительно, даже к героям, автору симпатичны, он никогда не выступает снисходительным, избегает «поэтизации» и всего того, что может показаться прикрашуванням реальной действительности. В авторской рассказы почти постоянно слышится ироническое, а то и насмешливая интонация рассказчика.
Петр Панч - трезвый реалист, это основное определение его творческого стиля. Уважение к факту, к натуре, стремление достоверности художественного воспроизведения, доминирование изображения, а не выражения - такова и основа, на которой формировалась в 20-е годы конкретно-реалистическая манера автора «Голубых эшелонов» и романа «Клокотала Украина», чуждого сентиментальности или псевдоромантичної риторики.
Так, Романа и Никиту из рассказа «Земля», уполномоченных сільчанами подписать договор об аренде, писатель подает как честных и скромных крестьян, но люди они малописьменні, и панкові не трудно обвести вокруг пальца.
Крестьянство в массе своей еще очень темное, осторожное, недоверчивое, подчеркивает П. Панч, революцию он воспринимает со страхом, и все же попадается на тот или другой, старый или новый, крючок,- и писателю жаль его, и показывает он своих «классово пробужденных» бедняков по любимому принципу - «смех сквозь слезы», или лучше сказать,- «И смех, и грех».
Достаточно приметным на этом этапе творческой биографии П. Панча есть рассказ «Зеленая трясина» и «Мышиные норы», вошедшие в сборник 1926 г. «Мышиные норы» (переиздана в 1928 и 1929 гг.) Правда, впоследствии эти два произведения постигло долгое забвение, в частности «Зеленая трясина» был переиздан лишь в 1991 - года («Слово и время». № 7). Неприемлемым в упомянутых рассказах выступало отдельно то, что Панч не прибегал к захвату «революционной действительностью», а скрупулезно показывал обычные послереволюционные будни, в которых большевики оказывались далеко не безупречными, а их оппоненты, которые ругают новую власть, также не выдавались людьми, лишенными смысла. В целом это типичная для П. Панча картина: «положительные» герои не очень четкие и выразительные, не до конца «положительные», а другие, в основном эпизодические,- на удивление живые и достоверные репліканти, чьи ремарки, как правило, очень меткие, постоянных и острые в оценке реальной действительности.
Молодой партиец Олег Бондарь вырвался из плена огромных каменных домов, бесконечных дискуссий, сигаретного дыма партклубу - к родителям на Слобожанщину, в Зеленые Могилы,- в родной городок, где «зелено, шумно, молодо», откуда он уезжал «на немецкий фронт ярым сепаратистом» и где дома, на крючке, еще и до сих пор «желтая лента, седая шапка и кафтан». Родные горизонт, природа отогрели его сердце, в какой-то момент он даже неожиданно для себя воскликнул: «Украина! Чарівнице моя, люблю тебя до безумия, люблю твою радость и печаль!» Но встречи с людьми принесли беспокойство или разочарование, от людей своей Слобожанщины он... убежал. Собрался обратно уже на второй день, хотя обещал побыть «месяц, может, и два...»
Рассказы сплошь диалогическая (это тоже характерно для П. Панча), описание занимает в него минимальную часть, и диалоги - с отцом и матерью, бывшими сослуживцами, случайными встречными - создают особый текст и подтекст.
«Затруднительно, говоришь? - переспрашивает отец.- Пока вас не было, может и крутенько приходилось, за тебя все, сынок, а как вы пришли, так совсем хорошо стало.
Мать качает головой:
- В прошлом году попухли с голоду, как бревна были... ну, да что там вспоминать - ты уж молчи, старый.
- Чего же молчать, пусть знает, какое благо он готовит для людей».
В противном случае Олег, здороваясь с отцовским приятелем, бывшим учителем гимназии, а «теперь - семилетки», спросил: «...А вы все молодієте?» «Шутите,- ответил тот.- За эти годы одни деньги молодеют, а мы столько нервов попортили.
Отец Олегов буркнул:
- При советской власти вместо нервов - провода будут натягивать!»
Не берет Олег Бондарь гору и в разговоре-споре со своим бывшим товарищем Андреем,- по крайней мере, достаточно подходящими, как на сегодня, выдаются сентенции его оппонента («...Где ты здесь и получишь ту книжку, да еще и украинский!», «И у нас так уже и думают, что коммунист, то и чекист»; «Мне кажется, что Богдан Хмельницкий збочився на лошади в тот момент, когда взглянул на Русь с высоты монумента». Или: «С такой философией можно и к монархии дойти! - говорит Олег.- Лучше иметь украинского монарха, чем федеративного товарища!»).
Слыша все это, Олег гневается, раздражается («повисунули головы и сичите, словно гады»); и сам боится быть засмоктаним «зеленой ухой» («зеленые лапы хватали Олега за плечи»), но ничего лучшего не находит, как собираться на телегу.
Среди рассказов П. Панча 20-х годов немало таких, определяющим для которых является сюжет, построенный на анекдоте, трагикомической ситуации, интригующем, драматическом эпизоде. Крестьяне за украденную пару брюк добиваются в красного командира расстрелять вора, приняв за него совсем невинного бойца («Смерть Янулянса»); подвыпивший красноармеец губит свою шапку, где спрятан важный пакет, и в отчаянии кончает жизнь самоубийством, а в это время старый еврей, найдя шапку, подвергается смертельной опасности, ибо белые проявляют в ней пакет («Потерянная шапка»); боец из староверов, трус и хитрец, хочет убедить всех, будто его не берет ни одна пуля, и падает убитый от первого выстрела мальчика Кузьки («Бог богов»).
Разумеется, в таких произведениях заметна некоторая прямолинейность авторской установки на драматический или комический сюжет, и все же это обеспечивало читабельность. Удерживала же произведения на должном художественном уровне удачливостью писателя к емкой, виразистої детали, меткой реплики-самохарактеристики персонажа, правдивых диалогов и т.д.
«...Чего ты... на сходку не ходишь,- спрашивают у многодетного крестьянина Швайки,- там новый комитет закладывают».- «У меня, брат, в доме своя сходка и комитет, аж целых семь голосов. А что в Совєті вот придумают, так то, чтобы из нашего брата лишнюю копейку взыскать» («Тихонів письмо»). Анета Павловна, учительница из слободы Мышиные Норы, где «песок, песок и серое однообразие», думает: «...для чего політграмота?.. Пусть Юлия, пусть другие: им надо с комиссарами, им замуж, а ей зачем?» А в політосвітою из этой глуши так рассуждает на темы антирелигиозной пропаганды, что другие «слушали, а про себя смеялись: силился сказать - антирелігіозная, а получалось антиєлєрігіозная...» («Мышиные Норы»).
Конечно, в ранней новеллистике П. Панч не ограничивался простым нотуванням своих острых и метких наблюдений, стремился к созданию обобщенных образов, но до воплощения широких эпических замыслов шел шаг за шагом, и этапной здесь стала его сборник повестей «Голубые эшелоны». Дата ее выхода-1928 год, время, когда в украинской прозе количество повестей и романов неуклонно росла. Этим годом датируется $ и ликвидация ВАПЛИТЕ (1925-1928), чье влияние на художественное творчество был достаточно плодотворным как для всей украинской литературы, так и отдельных писателей. Тот же 1928-й год был довольно урожайным для крупной украинской прозы: вышли «Город». Подмогильного и «Солнечная машина» В. Винниченко, «Мастер корабля» Ю. Яновского и «Смерть» Бы. Антоненко-Давидовича, «Болезнь» Есть. Плужника, а еще сатирическая драма М. Кулиша «Мина Мазайло» и целый ряд Других известных произведений.
К циклу П. Панча «Голубые эшелоны» принадлежит повесть «С моря» (1926, опубликована к 20-летию восстания на броненосце «Потемкин» в первом альманахе Ваплите за этот же год), «Без козыря» (1927), «Голубые эшелоны» и «Повесть наших дней». В критике всегда отмечалось, что в основе каждого из этих произведений положена какая-то одно событие: прибытие «Потемкина» в Феодосию за углем и провиантом; «брусиловский наступление русской армии в 1917, братание солдат («Без козыря»); следования воинских эшелонов за Збруч («Голубые эшелоны»); восстановление стеклозавода в первые послереволюционные годы,- и что писатель удачно связал различные исторические этапы, воспроизвел сам ход общественного развития первых двух десятилетий XX вв. И это справедливо, как справедливо мнение о том, что значительных «положительных» образов в этих повестях не показывают, хотя есть большое количество колоритных, выразительных эпизодических персонажей, героев одной реплики».
Впрочем, ко всему этому следует добавить одну примечательную особенность, которая сегодня особенно бросается в глаза при рассмотрении этого цикла: все произведения, особенно в первых своих не «заредагованих» вариантах, не имеют оптимистических финалов, они рассказывают не о торжестве «революционных идеалов», а о самих людях, досадные человеческие поражения, и даже «найбадьоріша» «Повесть наших дней» тоже довольно заземлена многими «нелогичными», как для общего ее тона, акцентами. А в одном из ее разделов-орнаментов (о очерк «История зеленой бутылки»), который лег в основу повести, говорится: «Все ваши робкорівські панегирики, если не убили еще, так убьют в обществе последнее доверие к печатному слову».
В целом сборник «Голубые эшелоны» показала безусловную возросшее мастерство ее автора и, главное, выразительнее концептуальный подход к изображению действительности, зріліше ее осмысление, умение приходить, без умышленного педалирования, до более широких обобщений. И прежде всего это касается заглавной повести и, конечно, ее первой редакции, ибо все последующие, после устроенного писателю аж через почти двадцать лет (1947) жестокого критического «разноса», с самыми серьезными обвинениями, постепенно изменили идейно-художественное содержание произведения на противоположный. Сначала это был психологический произведение, а стал - сатирический, радикально изменился основной его пафос, эмоциональные авторские акценты и оценки - их так же приходилось делать, исходя из того, что такие книги, Как повесть «Голубые эшелоны», «фактически оказываются вредными книгами»; они «препятствуют борьбе советского народа против идейно чужих антинародных влияний и тенденций» (Лит. газ. 1948. 1 апр.).
Наибольшей же степени раздражал ревностно-бдительных критиков послевоенной сталинской поры сотник Лец-Атаманов, стройный и красивый офицер петлюровские войска. Прозаик обвинялся в первую очередь в том, что этого «врага» недостаточно развенчаны, что автор не демонстрирует строгого классового подхода в его изображении, что сотника изображено снисходительно, а то и умиленно, что невнятно показаны силы, которые противостоят «буржуазно-националистической контрреволюции», и т.д. Но упускалось из виду главное: П. Панч не был намерен воспроизводить заклятого врага - «националиста»; он раскрывал образ украинца-интеллигента, который боролся за независимую Украину и не пристал к большевикам именно потому, что видел в них угрозу этой самостоятельности (они не захотят разбираться в сложной психике человека или нации, которая веками мечтала о собственном доме»). Так, автор повести «Голубые эшелоны» стоял тогда (должен стоять) на просоветских позициях, осознавал обреченность дела Директории, но в то же время, один из бывших петлюровских офицеров, не мог подавать изображаемые события и своих героев односторонне, не мог не знать, что и как было на самом деле. Лец-Атаманов - своеобразный alter ego писателя. Да и критика 20-х годов, которая тоже не была свободной от тенденциозности, все же точнее понимала замысел П. Панча, трактовала Лец-Отаманіва как образ «по-своему честного, хоть и ограниченного интеллигента», который не мог найти «правильного пути в революционную метель» (А. Белецкий), как «романтика-идеалиста», который «переживает настоящую трагедию, запутавшись в дебрях мелкобуржуазного национализма» (В. Заяц).
Итак, сотник Лец-Атаманов - образ социально и психологически сложен; в нем органично переплетаются вспышки гнева и разочарования, сомнения и решимости; он искренний и благородный в интимных чувствах, политически же бывает наивен и незрел, и вдохновляющей для него идеей, безусловно, была Украина. Он горько переживал, что «теперь ту чистую мечту, что мы горели ею, как свеча перед старым образом Христа, ту нашу яснооку... Украину, что наконец вырвалась из-под сапог царей и гетманов и должна была стать за сестру всей Европе и России, Украину, для которой он принес себя в жертву, и каждый день еще и до сих пор накладывают головами сотни казаков, снова тайком кто-то выводит на торг, как рабыню, как шлюху».
Такой образ был осужден критикой 40-х годов, а автора было вынуждено переписать и переакценту ваты произведение.
Повесть «Голубые эшелоны», несмотря на свою сравнительную краткость, компактность, имеет немалое количество второстепенных и эпизодических персонажей, и все они, как это свойственно для П. Панча, запоминаются в той или иной деталью или репликой. Переакцентований в последней редакции общий пафос произведения делает показ этих образов - офицеров, старшин и рядовых петлюровского войска, членов дипломатической миссии Директории - остро сатирическим, чувствительным, кое-где (в частности в изображении дипломатов, их серьезных политических дискуссий) даже гротескным. В первой редакции, кстати, при изображении тех же подробностей в изображении персонажей, все они трактовались и воспринимались с иронией, иногда мягкой и снисходительной и только кое - сатирически. В целом же они не были отнесены писателем по то, «противоположный», «враждебный» сторону, эти тоже «украинцы» раскрывались изнутри, с их неудачами и общим поражением, автор их понимал. Что же до большевиков, подпольной работы в эшелоне, то сначала их в повести, фактически, не было, существовали лишь неясные намеки, в окончательном варианте они прорисовані уже четко и конкретно, а «загадочная» Нина Георгиевна, образ которой мог толковаться в основном символически, становится ординарным контррозвідницею, с конкретным агентурным заданием.
В конце 20-х годов «Голубые эшелоны» (в произведении угадывался некоторое влияние прозаической манеры М. Волнового) были одобрительно встречены критикой, повесть отмечена премией по случаю 10-летия Октября, но в 30-х годах ее не переиздавали, а в 40-х - и вообще, как уже об этом говорилось, было перечеркнуто.
В начале 30-х годов П. Панч опубликовал сборник рассказов и повестей «Рождение» (1932), роман «Право на смерть» (1933), в которых стремился придерживаться собственного неспрощеного и «незаідеологізованого» взгляда на новую действительность. Целый ряд произведений писателя - рассказ «Паралич», который рассказывает о тяжелой цену и тяжелый психологический пресс индустриализации, с ее темпами «Пять по четыре!», «Догнать и перегнать!», два рассказа о Муху Макара - голого и несчастного, «чуть не маломощного середняка», «колективізування» которого описаны в беспощадно комическом свете, повесть «Белые волки» с ее первоначальным акцентом на биологических началах - воспринимаются сегодня весьма неоднозначно и примечательно, в усякім случае не одноплощинно, как до сих пор это трактовали критики и историки литературы.
Тем более это касается первого пространного Панчево романа «Право на смерть» (1933), который сразу был подвергнут «розносові» и затем, поспішливо переработан, снова вышел 1935 г. уже под названием «Осада ночи». Значительные изменения претерпевает идейно-художественное содержание, описание образа главного - рабочего-шахтера Гордея Байды. В авторском замысле имелось целью широко и подробно осветить время революции и гражданской войны, показав самоопределения в нем различных социальных и национальных слоев и прослоек, в частности, изображая отца Байду и двух его сыновей Клима и Илька, выделить, кроме большевистской (Клим) и стихийно-национально-анархистской линий (Илько), чисто народную, обобщенную (Гордей Байда), хотя в изображении «ошибок» и нелегкого произрастания Гордея Байды на «зрелого коммуниста» автор, оказывается, тоже «не сдержал меры». На это время приходится и широко проводжувана в адрес П. Панча критика, даже из самых высоких в Украине трибун, за высказанное им мнение о право писателя «на ошибку», а, фактически, собственную позицию.
На протяжении 30-х годов, после судебного процесса над СВУ, искусственного голодомора, накануне новых сталинских репрессий, П. Панч «разрабатывает» преимущественно историко-революционную тему, много пишет и для детей, последствием чего явились «Малый партизан» (1933), «Будем летать» (1935), «Мир» («Рано утром», 1937), «Сын Таращанского полка» (1937), «Александр Пархоменко» (1939). На всех произведениях теперь уже лежит выразительный карб «правильных» идейных акцентов, выпрямленного «классового» подхода.
1939 г. П. Панча было откомандировано в Западной Украины, в частности Львова,где он возглавил Оргкомитет писателей и работал по сплочению литературных сил. в 1941 г. началась война, и П. Панч с первых дней активно участвует в патриотическом движении, сначала работая в Академии наук и Союзе писателей Украины, эвакуированной в Уфу, потом-главным редактором литературного отдела радиостанции «Советская Украина» в Москве. Творческое наследие писателя этой эпохи - небольшие книжечки рассказов «Родная земля», «Гнев матери», «Отблески пожаров» (1942), фельетонов «Кукушка» и «Хочется курице просо» (1943), которые, безусловно, делали свой посильный вклад в борьбу народа с фашистскими захватчиками. В конце войны П. Панч обращается к давнему замыслу - широкого исторического полотна о национально-освободительной войне украинского народа под предводительством Богдана Хмельницкого, и первая его часть «Запорожцы» вышла в 1946 г. Впрочем, и это произведение так же не обошли «вниманием» бдительные дозорные от критики.
Олесь Гончар впоследствии писал: «...все какие-то претензии имела к нему официальная критика, в чем-то поправляла, от чего остерігала, а время от времени подвергала и совсем грозным «проработкам». Казенные тлумаче то находили что-то крамольное в его историческом романе «Запорожцы», то вдруг напоминанием о том автору «Голубых эшелонов», что в гражданскую войну он, кадровый артиллерист, некоторое время воевал не в том войске.., то всеукраинский шум было зчинено по поводу «права на ошибку», что его неосмотрительно потребовал Петр Панч в какомто из своих выступлений».
И все же, несмотря на все, роман о героической борьбе украинского народа был написан и опубликован под названием «Клокотала Украина» в 1954 г.; он стал, и остается, одним из лучших произведений по этой теме. Хоть в те времена и впоследствии, прежде всего хвастались другие авторы и другие книги на эту тему. Роман отличали среди других исторических произведений естественность, натуральность - здесь не выпирали каркасы заданной схемы; то, что называлось «национально-историческим колоритом» и часто на самом деле было лишь «шароварно-гуморизованими» заплатами, в П Панча выступало органическим внутренним пафосом произведения. На страницах романа оживают отважные и умные, веселые и находчивые персонажи - самые разнообразные проявления украинского народного характера.
Казаки Петух и Метла, эти веселые одчайдухи, привлекательные и отвагой своей, и искренней дружбой; непокоренный запорожец Епитимья, и на казни смеялся в лицо «вашмостям»; крестьянин Гавриил Прелый, что так же мужественно принимает свою смерть, смелый и находчивый, острый на язык Кривоноса джура Мартын; старый Верига, который запоминается отеческой тревогой за дочь Ярину; и сама Ярина - такая же, . как и все, участник освободительной борьбы, красивая в своей любви к Кривоноса; верный своему призванию кобзарь Кладинога; наконец, бесстрашные и мужественные народные вожаки Иван Богун, брать Нечаи, Нестор Морозенко, Филон Джалалий - все они, как и много других героев, создают яркий обобщенный образ восставшего украинского народа, прекрасного своей любвеобильностью. Роман доносит до читателя масштабную эпическую панораму, переплетение различных подіевих линий, и одновременно видим тщательно выписанные фигуры, даже эпизодические. Из двухсот тридцати персонажей, представителей разных слоев тогдашнего общества, многие запечатлевается в памяти теми или иными чертами, неповторимой натуре.
Главные действующие лица романа - Богдан Хмельницкий и Максим Кривонос. Описывая гетмана, мудрого государственного деятеля, писатель избегает іконописності и идеализации; его Богдан конкретно зримый, хорошо ощутимый в портрете, языке, в различных чертах своего характера. Из простого и обычного, но предметного и точного изображения Хмельницкого во время сражений, совещаний и разговоров, в отношениях с массой, с его дум и переживаний возникает образ умного человека, который заботится о судьбе своего народа; это он, талантливый полководец, привел восставшие массы до славной победы. Не обходит автор и противоречивые черты героя, его хитрость, осторожность, умеренность, что в одних случаях оказывались чрезвычайно полезными, в других же вызвали недовольство среди его сподвижников.
Образ соратника Хмельницкого, организатора восстания простолюдинов Максима Кривоноса изображено вдохновенно, поэтически. Отчаянный, цельный и большой в любви и ненависти, с нежным сердцем, но строгой удачи казацкий полковник предстает перед нами как верный сын своего народа, который не терпел никакой неуверенности двойственности и считал, что нет более надежного сообщника в борьбе, как свой народ.
Роман П. Панча отмечается совершенством композиции. Три части произведения состоят из двенадцати разделов-дум; это обеспечивает компактность, плотность. Тут и введение с чувством меры и такта лексики давно прошедших дней, и согласована с характером и всеми особенностями героя индивидуализация речи персонажа. Панч предельно точный в описаниях тогдашних исторических реалий - обычаев, быта, верований, военного снаряжения, одежды; умело использует сокровища фольклора - думы, песни, поговорки и пословицы.
В послевоенное время вышло немало новых книг П. Панча, но ни одна из них не стала открытием, которое было бы зрівні успехам прозаика в 20-х годах.
И в 60-е годы достижения Петра Панча, в частности «повесть временных лет» «На калиновом мосту», связанные прежде всего с прошлыми достижениями, перепечаткой произведений раннего периода. Справедливо писал А. Гончар, ставя Петра Панча, «безупречно добросовестного, надежного труженика на ниве родной литературы», среди тех, кто, находясь под постоянным моральным террором», как могли, не давали угаснуть украинскому слову: «В бывших ваплітян, как и к многим из тех, чье творчество явила себя в 20-е годы, режим относился с незникаючими подозрениями, и даже самые талантливые из них вынуждены были считаться с суровой реальностью обстоятельств, немало творческих замыслов деформировались в самом зародыше, тем-то о настоящий творческий потенциал многих тогдашних писателей теперь можно только догадываться. Муки творческого человека, которая вынуждена была писать не то, чего жаждала душа, пожалуй, самые тяжелые муки».
Повесть «На калиновом мосту», отмечен Шевченковской премией (1965),- это своеобразный составил автобиографического документального и художественного материала, лучшую часть которого составляют рассказы о детстве, юности писателя, его пути в годы гражданской войны и вмонтированы непечатаемые давно печатные произведения 20-х годов - например, «Черный монах» («Паралич»), «Родовите дворянство» («Реванш»).
в 1969 году Петр Панч собрал и скомпоновал в единое целое прозу, преимущественно публицистику, военного периода, что вместе стало книгой «Черное небо».
Нельзя не сказать и о произведениях Петра Панча, адресованные детям. Еще в 1922 г. он написал небольшой этюд - рисунок «Свистуны», в 1924 г. в одном из номеров детского журнала «Красные цветы» появился его рассказ «Портрет», и с тех пор труд Панча про и для детей не прекращалась. «Гиля, гуси», «Волчий хвост» (1934), «Будем летать» (1935), «Красный галстук» (1947), «Эрик ищет счастья» (1950), «Дорогой подарок» (1955), «Хорошие парни» (1959), «Сыновей не отдам» (1959), «О вас и для вас» (1965) - такова дань нашей молодости. В этом наследии, разному по художественным уровнем и читательским успехом, немало действительно интересного. Педагогическая его направленность бесспорна, и, главное, она редко когда выступает навязчиво.
Писатель работал до последних дней, в основном приводил в порядок, редактировал написанное ранее. 1973 г. вышел сборник его статей и этюдов-воспоминаний «Улетают журавли». 1 декабря 1978 г. Петр Панч умер.
Творчества Петра Панча принадлежит заметное место в истории украинской литературы. В его лице имеем писателя - новеллиста, повістяра, романиста,- который верил в большие возможности старой доброй реалистической манеры, трактуя ее, конечно, по-своему. Писательский пример Петра Панча - это пример гражданской и художественной последовательности, большой совестливости, соблюдение всех и всяческих условий и обстоятельств неукоснительных требований правды.
Александр Копыленко (1900-1958)
Этот писатель известен как автор произведений для детей и школьного юношества. Он действительно занял здесь заметное место. Еще в 30-е годы. Но есть и другой О. Копыленко - тот, что писал рассказы, повести и романы для взрослого читателя, и эта часть его творчества не была должным образом оценена.
О. Копыленко родился 1 августа 1900 г. в г. Красно-граде на Харьковщине. После начальной и вищепочаткової школ, подработок грузчиком на железной дороге, учился в учительской семинарии. В 1917-1920 гг. в периодике появились его первые литературные произведения. Серьезнее взялся он к прозе уже студентом Харьковского института народного образования, выпустив в 1923 г. в «Библиотеке крестьянина» первую книжечку из трех рассказов «Кара-круча». Это были своеобразные зарисовки в типично плужанскому стиле того времени о жизни в глухом селе, до которого еще революция не добралась.
О О. Копыленко заговорила критика, когда в 1925 г. вышел его сборник рассказов и повести «Буйный хмель». Хотя здесь заметное ученичество в Г. Коцюбинского, В. Винниченко, а особенно в Г. Волнового (вплоть до откровенных стилевых заимствований), и в некоторых произведениях прозаик стремился избежать любых воздействий. В первую очередь привлекала внимание тематическая разнообразие рассказов. Автор свободно чувствовал себя не только в органической для него крестьянской стихии, но и в городской среде. Такая раскованность чувствовалась и в писании: здесь лиричность приобретала окраску то романтизма, то сентиментализма, а в конце, чувствовалось, что автору присуща эпичность с реалистической, даже натуралистической тональностью, в частности, когда речь шла о селе периода гражданской войны «(Буйный хмель»).
Эта повесть скорее напоминала мозаику новелістичних фрагментов, чем цельное произведение. Но и повесть, и рассказы заинтересовали критику. О. Беленький в статье «О прозе вообще: гали и нашу прозу 1925 года» отмечал, что прозаик здесь не уступает и опытным коллегам, давая широкий диапазон образов того или иного направления. У него даже «обивательщину описываются не одним, а целой серией разновидностей» '. Стоит сказать, что и такой требовательный исследователь, как М. Зеров, довольно придирчиво поціновуючи сборник «Буйный хмель», акцентировал: «Там, где Кзпиленко... не строит догадок, а пишет с натуры, там из-под его пера появляются интересные характеристики, живые и рельефные фигуры» 2. Эти мысли подтверждают рассказы «Esse homo» и «Федерация», в которых колоритно описаны типы молодых приспособленцев, что при любых политических ситуаций найдут себе «теплое место», а рядом - наивно-догматических политиков, которые и не замечают, что жизнь их отбросило как еще одну волну «лишних людей». В других произведениях («Товарищ Берг», «Тарас Скорак») писатель ведет рассказ с легкой иронией, но не следует забывать, что написаны они в 1923-1924 гг., когда еще воспринималась довольно острая сатира на советскую обивательщину, которую впоследствии увидим в повести «Иван Иванович» М. Волнового.
В творчестве прозаика уже тогда настораживала ортодоксальную критику внимание к народности, национального в изображении людей и событий. О. Белецкий в упомянутой статье подчеркивал, что В. Копыленко еще идет за русской беллетристикой, которая «очень охотно (преднамеренность здесь не обязательно видеть) изображает зверское в крестьянине, который попал в революционное пламя»3. Уже в повести «Буйный хмель» доминантным стало изображение гуманистической тенденции в характере украинского крестьянина, который, даже защищая имущество и жизнь от белогвардейских погромщиков, руководствуется принципом: «Задаром не убивать».
В то же время вызревало у прозаика и глубокое понимание психики человека, которая воспринимала революцию как долго ожидаемую волю, как осуществление мечты о земле, о возможности быть на ней хозяином. О. Копыленко в этом улавливал не так инстинкт землевладельца, как генетическую закодированность индивида, который еще не порвал с першоприродним своим средой и временем общается с ним на уровне пантеизма. Именно это, видимо, давало ему право видеть людей не в классовом противопоставлении (что уже заметно педалювалося в идеологии), а в расслоении на мировоззренческой основе. Поэтому органичной представляется ситуация, когда в сельских повстанцев прибывает посланник от городского пролетариата, и на его призыв «Мы поведем вас к светлому будущему - в царство коммунизма», крестьянская масса соответствует криками: «ко всем чертям с комунізмою! Слобода - вот что... и больше ничего!»
Эта органичность, жизненная правда впоследствии дорого обошлись писателю. Но тюки что он все увереннее шел по восходящей линии творческого роста. Очевидно, этому способствовало и пребывание в атмосфере ВАПЛИТЕ, к которой он пришел после «Плуга». В новом сборнике рассказов «Твердый материал» (1928) углубленно трактуются проблемы из жизни провинциальной интеллигенции - чувствительного барометра на морально-политические настроения в обществе. Достигая психологической достоверности в раскрытии характеров, А. Копыленко через отдельные новелістичні картины подавал общую атмосферу все более осязаемого кризиса мировоззренческих позиций бывших борцов. Скажем, в рассказе «Индустрия», описывая стандартную для того времени атмосферу нэповской индустриализации сельской «глубинки», он очертил несколько типов перерожденцев новой власти. Так, коммунист Вах - олицетворение культуры (инспектор наробраза) - видит только экономический регресс, деморализацию вокруг и сам становится пьяницей и растратчиком. Начальник милиции Шило и до сих пор живет мечтами о нравах эпохи военного коммунизма, когда все решалось аргументом оружия. А председатель райисполкома Терпуг удостоверяет, что бацилла чиновничества разъедает и высшие сферы, в данном случае окружком.
Подобное наблюдаем и в рассказах «Под грузом», «За пустынями сел» и других. В одном из них О. Копыленко поднялся до обобщения морали той революционной массы, которую власть повела за собой, соблазнив райской жизнью. Красный партизан Муха, который воевал в гражданскую войну, теперь обнаруживает свое типичное понимание победителя: «Сколько крови мы за красный флаг ухлопали... И наша взяла... Как хочешь, а наше все. И воруешь, так будто в себя берешь... А что, я работать буду? Брось!»
Такая принципиальная открытость прозаика опередила даже тех критиков, которые выражали восхищение его сборником «Буйный хмель». Я. Савченко Ф. Якубовский сигнализировали, хотя и с определенными оговорками, О. Копыленко потерпел кризиса в мировоззрении и стилевой культуре. И на самом деле регресса в прозаика не было. Очевидно, на уровень 1928 г. до кризисного состояния приближалась сама критика. А проза украинская тогда еще была в силе, набрав достаточно мощного потенциала даже в «большой» форме. К более масштабного познания и осмысления действительности переходил и О. Копыленко, проявляя все большую склонность к эпически-реалистического мировосприятия. В сентябрьском и октябрьском выпусках альманаха «Литературная ярмарка» (1929) появился его роман «Освобождение», который в редакционном предисловии назывался «интересным». Убедиться в этом читателю последующих лет и десятилетий было нелегко, потому что, выйдя отдельным изданием в следующем году, роман ушел в забвение и «воскрес» из спецфондівських глубин в 1990 г. в книге избранного «Буйный хмель».
Заинтересовывает роман и ныне умением автора строить напряженный сюжет, психологически мотивировать поведение героев. Правда, стремясь внимания читателя, прозаик прибегал чуть ли не до детективных приемов. Впрочем, роман держался на достоверности человеческих характеров, раскрывающихся в сложных отношениях между собой и общественной средой.
На передний план выведены фигуры отца и сына. Они представляют не только разные поколения и мировоззренческие позиции, но и те крайние полюса новой действительности, что, в конце концов, смыкались в одно целое, создав на длительное время стереотипный миф о свободном развитии личности в стране социализма. Этими образами в художественно убедительной форме, своеобразно символізовано два первые этапы становления нового строя: революционное завоевание и хозяйственно-административное утверждение. Писатель пытался честно воспроизводить жизнь. Поэтому коммунистическая экспансия на Украину была для него той трагедией, что расколола нацию, привела к братоубийственной войны. Петр Гамалия ушел «с красным флагом за свою Украине», а младший брат Антон «надеялся на желто-голубые легионы». Вскоре старший приговорил через ревтрибунал младшего на десятилетнее заключение, утвердив так свой первый шаг победителя. О. Копыленко здесь оказался не только предшественником А. Головка (первая редакция «Матери») и Ю. Яновского («Всадники»), но и достеменнішим в авторских оценках.
А потом уже «диктатура пролетариата» позволяла занимать руководящую должность не по образованию, а по классовым чутьем, иметь лучшую квартиру, чем другие, жениться на молоденькой сестрой расстрелянного с его ведома «буржуазного интеллигента», бросив на произвол судьбы предыдущую семью, потому что жена - недоучена крестьянка... Петр Гамалия считал, что имел на все то законное право и был уверен, что взаимопонимание будет найдено: «Молодежь нас не осудит, потому что мы хоть и делали много ошибок, но наши ошибки не есть закон, нам революция оставила пустые, дикие и неисследованные просторы. Она уничтожила старую мораль, буржуазные законы, религию, старую эстетику и все фальшивое, все суррогаты, которыми питалось человечество...» Старший сын Гамалеи Савва не осудил ни этого псевдопролетарського нигилизма относительно прошлого, ни утопизма относительно будущего. В душе обижен за мать, Савва постепенно проникается радужными перспективами грандиозной индустриализации. Под влиянием новой морали он сам вытравливает из себя все, что, по его мнению, мешает служить революции; «Я вместо подсолнухов желтых хочу, чтобы наши степи зацвели красным огнем заводов и фиолетовым дымом дымовых труб».
Таким образом, приходят к взаимопониманию два поколения, совсем не тревожась тем, что за технізованим блеском завтрашнего дня теряется сам человек. Как предостережение флагманам новой системы звучат «крамольные мысли» инженера Гайдерна о том, что на глазах творится пропасть между словом и делом: вместо обещанной демократии - диктатура с террором, после «вражеской» буржуазной интеллигенции началась травля и новой. Утверждением классовой кастовости людей плодится подхалимство и бюрократизм. Но Петр Гамалия отвечает: «Кто с нами, поэтому даем все возможности проявить себя, а кто против, пусть на себя обижается и сетует». Таким же воплем в пустыне звучит и боль за попранные надежда брата Антона: «Я чувствую смерть нашего национального духа...»
Роман появился перед закрытием «Литературной ярмарки», в разгар инспирированного органами ГПУ «процесса СВУ». Не трудно догадаться, как встретила его одиозная критика. Л. Подгайный, Г. Овчаров, А. Полторацкий выступили в журналах с раскидистыми «рецензиями». Итоговой стала статья Л. Подгайного «Мелкобуржуазная творческая метода. О творчестве А. Копыленко». Критик прошелся по всем наследии прозаика, но с единственной целью: доказать, что от первого сборника рассказов тот исповедует идеологию мелкобуржуазной «революционной», а по сути реакционной, «левизны», дает «троцькістське освещения нэпа», стоит на позициях реакционного романтизма и т.д. Вывод был острым: «Элементы мелкобуржуазной троцкистско-термідоріянської идеологии Копиленкової, углубляясь и дальше, отчасти выдвигают его на позиции одвертого апологета меншовизму».
Расправа над «Освобождением», очевидно, глубоко потрясла А. Копыленко, тогда уже довольно известного писателя. И он сделал резкий поворот в свое оправдание. Небольшой по объему новый роман «Рождается город» (1932)-о строительстве города для рабочих Харьковского тракторного завода - было написано и издано достаточно оперативно. А затем как один из лучших «производственных» романов он казался слишком часто.
И, хотя и чувствовалась в отдельных эпизодах умелая рука мастера, но в целом это было то писание, что мало основным назначением потребу дня. Несмотря на «традиционную» для тогдашней прозы расстановку персонажей, схематическую образную структуру, В. Копыленко сумел сравнительно выразительнее индивидуализировать своих героев и насытить многочисленные в романе диалоги-споры подходящими, объективно-критическими соображениями относительно действительности, пусть и звучат они преимущественно из уст «негативных» действующих лиц.
Так или иначе роман о «социалистическое строительство» было должным образом оценено. На первом съезде писателей СССР (делегатами которого не удостоились быть даже Ю. Яновский, В. Подмогильный, И. Сенченко и еще немало мастеров) О. Копыленко избирают членом правления. И все же писатель искал путей оставаться самим собой. Заядлый рыбак и охотник, он писал и для детей, повествуя привлекательные истории из жизни растений и животных. Поэтому детская литература и была для него тем убежищем, где можно было переждать некоторое время. Впрочем, эпик не мог удержаться в узковатых для него рамках творчества только для молодого читателя. В 1936 г. выходит роман «Очень хорошо», а через два года - «Десятиклассники». Дилогия получила достаточно громкую огласку среди подростков и юношества. Писатель в общих чертах сумел показать жизнь школы (как учеников, так и учителей) второй половины 30-х годов: изобразил немало примечательных подробностей тогдашнего идеологически зашоренной жизни. И именно эти романы наиболее и показали, что О. Копыленко зоркий реалист, автор романа «Освобождение», уже испытал идеологического пресса.
Все, что происходит в дилогии, окутанный розовым псевдоромантизмом. Конечно, эпизодов только проминулого страшного голодомора или разгула во всех слоях народа репрессивного террора здесь нет и не могло быть, хотя бы автор об этом написал. Но атмосферу напряженного, жестокого жизни он должен был бы передать не только отдельными полунамеками и далекими отголосками. К сожалению, в дилогии преобладают охранно-оптимистичные логика и пафос. Вот учительница обращается чистосердечно в своих полувзрослых воспитанников: «Вы будущие создатели будущей истории. Посмотрите, что делается вокруг вас! В нашей стране вырастают лучшие люди в мире...» Отход от реальности, одномерное изображение жизни и людей превращало детскую литературу на «средство» вполне определенного воспитания, обработки молодого поколения. К сожалению, роль в этом читаемых, популярных книг, в том числе и О. Копыленко, тоже была не второстепенной.
Попытку вернуться к своему художественному уровню прозаик сделал во время Великой Отечественной войны. Он работал много, плодотворно,- тогда среди написанного есть и серьезные вещи, однако эти произведения не поднялись над общим массивом малой прозы военного периода. Только рядом правдивых деталей, острых наблюдений впізнавався О. Копыленко и в послевоенном романе «Лейтенанты» (1947), где до разрушенного хозяйства прибывает вчерашний фронтовик и с тяжелой разрухи довольно быстро (с помощью, как правило, сверху) выводит его в передовые.
Вскоре писатель снова возвращается к литературе для младшего школьного и даже дошкольного возраста. Циклами рассказов («Как они поживают», «Весенняя дорога») о обитателей природы, о познании ребенком большого мира он обрел авторитетное признание в этой области литературы.
Середина 50-х годов, когда общество выходило из мрака сталинской эпохи, побуждает В. Копыленко к поискам новых резервов творчества. Он работает над романом из жизни сельской школы «Земля большая» (1957), в котором действуют люди уже в реальных условиях, переполненных ежедневными бытовыми и профессиональными конфликтами, виборюванням права на личностное мировосприятие. К сожалению, это было последнее произведение А. Копыленко. Его жизни роман «Освобождение» разделил на две половины: первую, полную творческого роста, и вторую, когда приходилось балансировать между своими возможностями и официально-идеологическими требованиями. Обидно, но приходится констатировать, что это была типичная тогдашняя ситуация не только для него, но и для многих других одаренных художников.