1
Максиму Рыльскому
Еще молитесь, далекий брат,
Среди Звенигородских пиль.
Еще не устали чеканить
В драгоценных ямбах ужасную боль.
Красоты веселый кондотьєре,
Несете крест свой, ген-ген,
Среди мрачно-родных прерий;
Вы - эллин, схимник и Гоген!
Вокруг - заросли и печенеги,
А в кель - тишины нежный пение,
Реторты, циркуль, колбы, книги,
И Вы - алхимик мудрых слов.
Январь. 1923
По прочтении «Синей дали»
2
Павлу Тычине
На грани двух эпох, старорусского золота полон,
Зазгучав сонценосно твой солнечно-ярый оркестр -
И под горн архангела двинулся воскреснувший лодка,
И над мощами народа хитнувсь каменный крест.
И древним, на скитськім[1][1], на кровью залитім пространстве
Говорили могилы, пели казацкие ветры.
И в буквы тайн степовії складывались зари,
Чтобы пломінним пророчеством обозначит начало поры.
Так родился ты из волн злато-синих космических вибраций»
Метеором огнистим ударил в днепровские степи
И, казалось,- врос. И над плугом склонился к труду,
И уже мечтало сердце о солнцем налитые снопы...
Выли бури истории. Рвали и бросали вечный.
О, ты знал, что тогда не сонеты и октавы, о нет! -
Жестко ярым железом ты пик обормот северное,
И клокотала душа твоя в гнівнім, в смертельнім огне.
Вдруг... звякнули вдруг! И ридально навек лопнуло...
И бездонным обрывом дыхнула пустая луна.
...от кларнета твоего - окрашенная дудка осталась.
...в окровавленный Октябрь - понятное обернулась Весна.
И по синих степях дикий ветер подул призрак,
Чтобы заботится и жахать... Загробный доносится пение.
И ночью мертвый месяц осветлит из-за серой тучи
Сумасшедшую Офелию - вновь половецких степей.
Ноябрь. 1924
________________________________
[1][1] Скитский - скифский. Так писали по правописанию 1929 года.