Что же может быть удивительного в любви к своей Родине? Наверное, поэт имел
в виду собственное понимание Отечества, которое отличается от официального. Официальное -
это тысячелетняя история России с тяжелым памятником в Новгороде, это чудо-богатыри
Суворова и странный великан Потемкин, это стены Кремля, построенные итальянцами под
руководством Алессандро Фиоравенти почти не по чертежам самого Леонардо,
«дробовик» Чохова, который по традиции называют Царь-пушкой, и много
другое.
Но Лермонтов видит в Родине что-то другое «ее полей холодное молчание,
ее лесов... возношения, разливе год ее, подобные морям». Наряду со всем этим уже
взрослый офицер кажется себе маленьким, как младенец на руках у матери, и,
наверное, забывает свое горькое сиротство хотя бы на мгновение... Так рождается чувство,
которое зазнается так редко, особенно если твоя судьба подобна судьбе Михаила
Юрьевича. Счастье и безопасность - в дорогих и навсегда верных материнских
объятьях.
Но за мгновение видим поручика Лермонтова, который едет по казенной надобности
на Кавказ, на чеченскую войну, которой, кажется, нет
конца-края.
Кажется, что эта дорога никогда не закончится, она качает коляску, как море
качает лодку, как мать качает колыбель, убаюкивает, навевает мысли о незатейливую
дорожную постель в доме, где несмолкаемо играет скрипна запічного сверчка и тихеньки
шуршат большие черные тараканы. Когда наступит зима, все покинут дом, оставив
двери настежь, чтобы незваные клиенты вымерзли.
А пам’ять ведет автора
на траханські поля, опустевшие после жниви:
Люблю дымок спаленной
жниви...
У Лермонтова речь идет не о правоте или неправоте страны, а о близости
ее к сердцу... Что же тут удивительного, кроме странности самой любви? «Любовь, как солнце в
небе, неизвестно на чем держится», - писал классик.
И неправда, что Лермонтову чужая гордость тысячелетней России и ее
боевая слава. Взять бы хотя бы «Бородино», «Вадим»... Просто они не главные, и если бы
их нн было, поэт все равно искренне любил бы свою
Родину.