Роман - баллада
ЧАСТЬ ВТОРАЯ ГОЛОС ТРАВЫ
Рассказы, написанные козопасом Иваном Шевчуком и приладжені до литературного обихода его правнуком в первых
ДОРОГА
В конце лета 1618 года в имении Гудищі произошло невероятное событие. Повесился хозяин имения господин Юрий, не сказав никому ни слова и не оставив завещания. Самое непонятное было то, что в поступке господина Юрия не было смысла.
Но несчастье случилось, и это таки наверное.
Утром в имении был переполох. Завтракали впопыхах и без обычной торжественности. В мужниной комнате женщина нашла ящик с родовыми документами - досіль она заховувалась в потайнику. Шкатулка осталась незамкнутая, господин Юрий, видимо, просматривал бумаги. Их просматривали в общем редко: содержание знали, а доказывать свое благородство и права крайней необходимости не было.
Запершись у себя в комнате, женщина начала размышлять. Мужчина, несмотря на все, в последнее время вел себя странно. То, что он не интересовался хозяйством, ее не беспокоило - так было всегда. Этот груз клался уже на ее плечи, и она давала себе совет.
Женщина вздохнула. Мужчина любил днями просиживать в своей библиотеке и даже запускал супружеские обязанности. Хозяйка вторично вздохнула: уже в который раз пожалела, что детей им бег не дал. Вторая страсть мужа - астрономия, скорее беседы с астрономом, которого он выписал из Германии и котором оборудовал небольшую обсерваторию.
Госпожа велела немедленно позвать к ней астронома. Низенький, тщедушный человечек с морщинистым лицом и задовгими руками был поражен не меньше хозяйки.
- Я хотела бы знать, какие разговоры вел с вами мой муж? - спросила она.
Астроном сжал ладонями голову, его глаза напряженно заблестели, а она вдруг почувствовала, что ненавидит этого шута.
- И, кажется, ни о чем особенном, - наконец промолвил он. - Разговаривали о звездах и безграничность... О книгах и о человеческое существование. Я не могу вложить это в головы!
- Я тоже, - сухо ответила женщина.
Было в тот день пасмурно. Свисали над землей темными рядами облака, а за холмами толклись, словно спешили поскорее спрятаться за окоєм. Земля дремала в сером свете, эта серость уливалась в души людей, и все ходили немного раздражены. Событие подходила к пейзажу, подходила к настроениям астронома и хозяйки: непонятное, незагоєне чувства - тревога, что ей нечего найти название. Непогода по-своему определяла ее и то стовписько на небосклоне, где толкаются, как овцы в отаре, облака и спешили укрыться в насурмленій дали. Кроме этого - ничего особенного, это удивляло и зморювало, но не успокаивало - грусть стал серый, как эти тучи, катился он катился, словно ища и для себя ясного солнечного просвета...
В имении Гудищі, как и в каждом доме в те времена, жил домовой. Когда случилось несчастье, домовому грудь сжал одчай.
"Я поставлен для того, - угрюмо думал он, меряя туда-сюда пыльный чердак, - чтобы в доме не было беды!"
Сквозь окошко лилась блідава, словно неживая, и ночь, и домового потянуло на свет зрение. Было спокойно и тихо. Виднелась белая дорога, которая вытекала из имения и терялась между ночи.
"Меня очаровала эта дорога, - думал дальше домовой. - А когда домовых завораживают дороги, происходят несчастья. Домовые должны думать о доме, а не о дорогах..."
Дня за два до этого, когда астроном рассматривал небо через трубу, к нему действительно пришел хозяин. Был мрачный и думный - имел слишком много во взгляде пригноби.
- Что-то господину произошло? - Астроном присел на ослінець и протер платком зболілі от напряжения глаза. Юрий сел напротив.
- Как на меня, в жизни вообще не может чего-то случиться, - сказал немного загадочно хозяин. - А знаете почему?
Смотрел в поставленные против него каправі астрономові глазенки и улыбнулся вдруг.
- Потому что в жизни нет ничего нового, а следовательно и неожиданного. Зло происшествия или даже смерть - это что-то такое обыденное и неинтересное.
Астроном удивился.
- Что нового там? - сразу же сменил разговор хозяин, кивая в сторону неба. - Там уже должен быть полный покой!
- Покоя нет нигде! - сказал астроном. Хозяин зирнув на него рассеянно.
- Берегитесь злых мыслей, господин, - пошутил астроном. - В августе сгорает больше всего зрение...
Они смотрели на оголенный и поцвяхований золотыми точками кусок овиду. Стояла непривычная тишина, даже сверчки замолчали в этой пригнобленій темені. Оба вдруг почувствовали, что их сердца сжимает непонятная жесткая тоска. Такие минуты случались не раз, они даже привыкли к ним и любили переживать их вместе.
- Земля - это маленькая точка, - медленно сказал хозяин, барабаня пальцами по столу. - Совсем, совсем мизерная...
- Возможно, и так, - отозвался астроном. - Земля действительно что-то небольшое в этом большом, - он провел рукой туда, где виднелись звезды. - Мы и не представляем этой величины, потому и есть она, когда нет краев? - Астроном уныло усмехнулся, тогда встал и поставил куском мела на темной доске до записей точку. Крошки посыпались из-под пальцев и запорошивших одежду.
- А на этой точке мы, - сказал Юрий, - тот порох, что сыплется вам из-под руки.
- Но мы есть! - сказал астроном. - Имеем наши дела и страсти. Так было и так будет.
- Это все марнотна суета - господин Юрий зирнув на собеседника. - Это все бесполезная, бесполезная возня! Люди столько наповигадували, чтобы себя обманывать, но все это заблуждение: в мире нет ничего нового! Через это человек и пропадает в нем, как насекомое или птица. Через двести лет никому не будет дела до того, что составляли как лица вот такие, как мы. Запишут войны, которые вели чиновники не меньше королей, интересоваться, мы разводили коров и как обрабатывали землю. Но до наших душ не будет им дела: они принадлежат нам и в первую очередь нам...
Сидел, опустив голову, его думный взгляд разгорелся особым темным огнем. В этот момент зацвірчали сверчки. Повеяло леготом: издали запахло зрелым хлебом и сеном.
- Берегитесь злых мыслей, господин, - снова сказал астроном. - Они, как сорняки, прорастают в человеке, и недолго до того, чтобы и душу засорить...
- Думаете? - спросил Юрий. - А я вот порой думаю, что есть смысл уйти из жизни, и это, может, разумнее, чем быть его обычным наблюдателем...
Астроном скинул головой: в словах хозяина чувствовалось что-то совершенно новое. Хотел еще дооформить свое мнение, направить его в верней ложе, но почему-то промолчал: может, уставший был?
Юрий посмотрел на астронома тем же странноватым взглядом и усмехнулся. Этого усміху астроном выдержать не смог. Забеспокоился, даже поднялся. Хозяин тихо засмеялся.
- Так вскочили, господин, - молвил он, - будто что-то должно случиться!
- Мне показалось, - сказал астроном, - что уже что-то стряслось...
В ночь, когда случилось несчастье, домовой вышел из поместья, перемахнул через стену и прыгнул в сорняки. Зашаруділа крапива - прошелся ветер, зажигая в глубине ночи суетливые вспышки: ночь рожала перелесників. Маленькие и веселые, они гайсали по земле, забивались в глухие забіччя, вишуковували овраги и темные ямы, кусты и крапивные трущобы. Это был бестелесный мир, наполненный невтишним движением, и он манил домового.
В селе рипали двери, ведьмы крались вдоль забора, ведя на повіддях сонных коров. Коровы беззвучно ступали по рыхлой дороге, и глаза были закрыты. Ржали лошади беспокойно, пастухи тислися к кострам, которые защищали их от ночи и ее детей.
Домовой не боялся тьмы, он вообще ничего не боялся, ибо с тех пор, как запала в него беспокойная мысль о дорогу, все в нем поломалось. "Надо найти себе подругу", - думал домовой, залегая в зарослях дерезы.
Ведьмы вели своих коров, а он пожадно вдивлявсь в их лица. Были такие страшные, что он аж вздрагивал. Ведьмы на мгновение останавливались, кроткие коровы тислися к ним теплыми боками, и ведьмы щекотали им животы. Тогда снова тащили по веревке и плыли по белой спокойной дороге, словно тени. Вокруг летали перелесники, словно лилики, - светлые вспышки, перелесники-влесники!...
Домовой поплівся за коровами: пахло молоком, что крапало на землю с налитых вименів. Молоко парило - сладкий хмельной дух забивал домовому память; чувствовал, что дрожит.
Лес глухо застонал, когда ведьмы ступили под его покров, домовой услышал тот стон - отозвался ему на сердце. Но не замедлил хода - его манила неизведанная сила. "Это сила дороги, - спогадав он, - единственная сила, перед которой я ничтожен!"
Астроном проснулся, почувствовав холодный пот. Окружила его со всех сторон темнота, в окно смотрели глубокие, как безвестность, зари, а все покрывалось непрозрачной прохладной пленкой, которая непроницаемое, плотно заслонювала мир. Только в золотых прорвах розкришувалося лучей зрение; на шее чувствовалось кольцо: казалось, кто-то долго сжимал пальцами горло. "Все это привиддя, - подумал астроном, - ненужные и бесполезные привиддя!"
Никак не мог избавиться от впечатления события. Не мог преодолеть сегодняшнюю ночь, ее широкий холод и бесконечность. "Ежедневно, - думал он, - мы живем, чтобы умереть на ночь и снова родиться утром. Каждый день мы умираем и этим освобождаемся от необходимости решать найхимернішу из загадок - тьму. Но приходят такие минуты, когда мы не можем погрузиться, как всегда, в небытие. Тогда на нас сваливается иероглифическое бред неба, и мы стараемся его прочитать, чтобы обрести покой. Это не всегда удается, ведь человек - дневное существо и для ясности ее мыслей нужно солнце".
"Я астроном, - думал он, - и предназначен читать небо. Но я такой же человек, как и все, и то, что нарушаю исконный закон о дневной назначение человека, мстит на мне. Земля захватывает меня в свой плен, как и каждого другого. Поэтому бессонные ночи мне так же нестерпучі, как и всем..."
Он долго лежал, напряженно вглядываясь во мрак. Но вокруг было тихо. Так тихо, что он начал опасаться, чтобы не трісли ему от перенапряжения слуховые перепонки...
Хозяйка [экономка] осторожно вошла в комнату госпожи.
- Господина Юрия уже убрано и положено в его жилой.
Махнула рукой, а когда хозяйка вышла, застыла у окна в тужній задумчивости.
Лился сквозь стекла голубой день, большие кучевые облака тянулись по голубой дороге неба и исчезали на окоємі. Дом стоял на холме, и она видела долину реки, густо усыпанную белыми домами с пышной зеленью садов, видела синюю бинду реки, мерхотіли жмуры, трава зеленела отавами - темно-зеленая и сочная. Госпожа смотрела на дорогу, которая вытекала из села и перебивала пространные ржи: по пути шел, одетый в белую полотняную одежду, слепой дед. Был без предводителя, вытягивал руку и стучал по дороге черной, вплоть смоляной палкой. Госпожа смотрела на далекие холмы, вдали заслоняли крайнебо. Становилось жаль: того, что детей они так и не имели, того, что осталась одна. Сегодня даже не занималась хозяйством, была лишь слабой, обиженной женщиной. Катились на ниве ржи, выгибая золотистые уже волны. Слепой сел на обочине и, очевидно, переедал - бездумно выставил белое пятно бороды. Был седой, как молоко, а на коленях лежала, как змея, черная смолистая палка...
Той ночью домовой долго плелся за ведьмами, пока дошли они до просторной поляны. Было совсем темно, все замерло, словно неживое, деревья стояли, как сторожа, - не постогнували, а строго-нерушно смотрели. Домовой влез в лещиновый куст, прислонился к теплой влажной земли и начал следить за ведьмами. Те привязали сонных коров - скот спала, молочно дыша и беспокойно переступая копытами. Ведьмы тем временем сносили хворост: имели замедленные движения и страшные, перекошенные лица.
"Здесь я не найду подруги, - грустно подумал домовой. - А ее мне надо найти непременно!"
Он услышал, как старшая ведьма плеснула в ладони - среди поляны вспыхнула вдруг исполинский костер. Ведьмы задвигались живее, ладились в танке, подтягивая юбки, раззувая сапоги и распуская волосы. Костер запылал еще ярче, бросило ему в лицо красный отсвет, а коровы порозплющувалися.
- Ну! - крикнула старшая ведьма и снова плеснула в ладони.
Ведьмы подходили к коров легкой танцівливою походкой, коровы стали дыбом, и ведьмы схватились за их передние копыта.
- Начали! - крикнула старшая ведьма.
Они заплясали: коровы, поднятые на дыбы, и моторные юрливі ведьмы. Запрыгали легко и игриво; издали подзенькувало милой, сказочной музыкой, доносился перестук золотых молоточков - коровы прыгали по зеленой траве как заведенные.
Домовой протянул мне глаза. Присмотрелся к младшей из ведьм - странный беспокойство заполонил его душу, а из сердца быстро и безболезненно начал смываться сумм. Перед ним танцевала красавица. Такая, которой не видел никогда. Выгибалось юное тело, роскошное соломенное волосы рассыпались по плечам, большие черные глаза светились ровным горячим огнем, а белое лицо сияло: "Это сказка, - подумал он, - это же что-то невероятное!"
Тихонько позвал ее. Услышала, ибо резко повернулась к нему.
- Чего тебе? - спросила громко, и он почувствовал, что ему заложило дыхание.
- Сбежим отсюда! - прошептал. - Я тебя хочу иметь подругу!
Она засмеялась.
- Не надо так громко, - прошептал он, - они услышат.
- Не услышат! - почти воскликнула она. - А хочешь, пойдем! Мне все равно не хватило коровы.
- Я не корова, - сказал он. - Я обычный домовой!
Она снова засмеялась. Тогда он подал ей руку и повел из леса.
- Побежали! - сказал он, и они побежали. Когда же остановились, деревья покачивали над ними кронами, а над головой орали сычи.
- Иди сюда! - сказала она, ложась на траву. - И закрой глаза!
Трава запахла сеном, а сквозь ветви прозирнуло небо. Они прижались друг к другу, и он почувствовал, что его трясет.
- Ну, чего ты, дурачок? - сказала она. Он заплющився и протянул к ней руки. Вдруг что-то холодное обожгло ему пальцы, и он испуганно вскочил. Перед ним лежал, розкарячивши корни, большой, трухлявый, что поблимував мертвым сиянием светлячков, пень...
Дама никак не могла одеть до головы того, что произошло. Разговоров мужа с астрономом было мало, чтобы класть какие-то определения. Почувствовала вдруг, что мужняя смерть, как это не странно и не страшно... ее не впечатляет. Уже в первый день после похорон долго сидела, запершись в своей половине, погасив свечи и закрыв окна. Сидела в полной, крутой темноте, и это ее черно утешало. Хотела плакать, но слез не было. Не было ни сожаления, ни уразы - ничего, кроме отчаяния и ощущение пустоты.
Таки не выдержала затворничества, развязала в ночь створки окна и вдруг увидела перед собой небо. Ее поразила та спокойная, неоглядная, вневременная глубина - неожиданно искрящийся мерхіт мертвого лучей. Без луны небо было как поцвяхований серебром ковер.
Села на услон и утопила лицо в ладони. Единственное, чего хотела, - доокруглити разорваны так нагло круга...
Двери бесшумно растворились, и она испуганно отшатнулась.
- Это кто?
- Я, - послышался хрипловатый голос домового. - Можно мне зайти?
Она почувствовала вдруг, что хочет с ним разговора.
- Заходи!
- Здесь нет света, - сказал он, - и я решился зайти.
- Что это у нас в доме творится? - беспомощно спросила она. - Ты наставлен держать строй...
Домовой молчал, лишь спустил утомно голову. Она видела его всего: вугласта фигура - человек, кот, четырехугольная голова, а на маленьком личике - едва намечены очертания - полыхало двое разгоряченных искр. Женщина подумала, что никогда не видела его так близко, что это, наконец, может быть и сон - его никто не видел так близко.
- Почему это произошло? - с мукой в голосе спросила она. Домовой пожал плечами, а его лицо вдруг осветилось лучами зрение - было гладкое и синее...
Астроном сидел у себя в обсерватории и так же смутився. Покліпував малыми веками, и ему казалось, что мир построен совсем не так, как считал раньше. Сидел на скамье, тручи пальцем и без того блестящее дерево, а звезды мигали к нему, словно глумились.
"Я раньше думал, что каждую вещь можно объяснить, - думал астроном, - но теперь меня занял сомнение. Потому что когда нельзя объяснить каждую вещь, для чего нам разум?"
К нему тянулась листьями липа. Сорвал один, помял и вдохнул пряного аромата. Может, в этом листке разгадка? "В листке или в звезде, - подумал он. - А может, в целом дереве жизни?"
Бесшумно открылась дверь, и он скорее угадал, чем заметил домовых приход.
- То что? - спросил астроном. - Можешь мне что-то объяснить?
- Это я у вас хотел спросить, - вздохнул домовой.
- Мы с тобой разные, - сказал астроном, хоть и не видел, с кем розмоволяє. - Мы с тобой уж совсем неодинаковые. Ты стремишься покинуть уют дома, к которому привязан, чтобы пуститься в странствия, - правильно я говорю?
В углу что-то тяжело вздохнуло.
- Я же наоборот, - сказал астроном. - Единственное мое желание: завершить путешествие и до конца дней осесть в каком-то добром доме.
- Давай зміняємося, - сказал с темені голос. - Я действительно не могу и шагу ступить за пределы дома, а меня манит дорога. Должен охранять этот дом, а меня манит широкий мир...
Астроном улыбался. Дышал пряным ароматом липового листка и уже знал, что будет завтра.
"Завтра снова начнется мое путешествие", - подумал он.
Госпожа приказала позвать к себе астронома. Когда посмотрела на него, он показался ей еще ниже и мізерніший.
- Думаю, вы уже поняли, - холодно проговорила она, - что мне в хозяйстве астрономы ненужные.
В астрономових глазах сломались искры. Но наклонился и покорно молчал.
- Я долго размышляла над тем, что произошло, - сказала госпожа дома. - И вот до чего додумалась: господин Юрий звар'ятував, а виноваты в том больше всего вы.
Астроном скинул головой. Все тело его напружилося.
- Вам хочется так думать, - сказал он тихо. - Надеюсь, мне дадут лошади, чтобы довезти приборы и книги?
- Нет! - сухо отрезала господа. Приподняла подбородок и погірдне взглянула на астронома. - За час ваши приборы и книги будут сожжены. Вам же советую поспішитись, - ее голос стал дражливо-металлический, - ибо если не выберетесь отсюда через час, я прикажу слугам вымазать вас дегтем и гнать до границ моих земель.
Астроном стоял потупившись. Его лицо было бледное и спокойное.
- Ладно, - сказал он. - Я попрошу у госпожи из книг только одну.
- Одну я вам позволю взять, - женщина встала, и ее грудь заходили. - Но выбирать буду я. И выбор этот - святое писание!
Бледная улыбка мелькнула на лице астронома. Он повернулся, чтобы идти.
- Возьмите свою зарплату! - сказала ему навздогінці госпожа.
Но астроном уже выходил. Собиралось на ночь, и он подумал, что придется идти пешком среди тьмы. Его маленькое лицо отвердело, глаза заскліли, на губы положилась горькая и мудрая улыбка...
Ночью жгли книги и астрономическое принадлежности. Госпожа дома была одета в черную одежду, ее полное бледное лицо с острым носом и большими глазами было жесткое и решительное. Слуги выносили книги и принадлежностей с веселыми погуками, конюх раздувал огонь, а она ждала, пока вынесут все. Напоминала в этот момент большую сову, которая ждет добычу, - чувствовала прилив большой и черной, как и ее одежда, силы. Единственное, о чем пожалела в этот момент, - выпустила так легко из своих рук астронома. Ученый священного писания не взял, и это была бы хорошая приключение для расправы. Взял только суковиту палку и двинулся в ночь.
"Надо было сжечь его вместе с этим дьявольским утварью", - думала госпожа и ломала хрускотливі пальцы.
Горячее вспыхнуло пламя, она отстранила властным жестом слугу и взяла в руки первую книгу. Книга на полете развернулась, зашелестела страницами - огонь пухкнув вверх и будто проглотил жертву. Госпожа же почувствовала подъем. Накоти ярости и радости, изобретение темной силы - все это погасило ее рассудительность и потьмарило зрение. Уже не понимала, что делает, лишь хватала книги и принадлежностей и безумно швыряла в огонь. Костер гоготіло и смеялось, розливало красный свет, заполняя небо, двор и дом. Даже черное платье госпожи збуряковіла, а еще краснее стало ее вдохновенное румяное лицо. Ступала вокруг очага, как кошка, волосы ее розпатлалося, а взгляд сыпал красными искрами. Рот искривился, и она словно в особом ритме колебалась, Слышала и удовольствие, потому поривало ее станцевать в этом красном свете, вскочить на огненные языки и топтать каблуками то, что осталось и от принадлежности, и от книг. Ходила, как кошка, вокруг огня, и радость заполняла ее до краев.
- Я поняла, - шипела она хрипло, - именно это было причиной моих несчастий! Бес мучает наши души и всегда находит, как нас захватить...
Еще долго кружила, долго сипіла и бормотала, а когда костер угасло и все покрыла тишина и темнота, поняла, что обряд закончился. Слуги покорно стояли поодаль и ждали распоряжения.
- Идите спать! - махнула она рукой.
Тени исчезли. Еще смотрела некоторое время на тліле угля, а затем направилась в покои и сама. Была уставшая и уже не чувствовала ни радости, ни утешения. Осталось все, как было, а когда остановилась в темном доме, сквозь окно снова посыпался к ней, как струи вечности, звездный пыль. Цветы звезд поналіплювалися на стекло и нервно вздрагивали.
После той памятной ночи домовой уже не покидал поместья. Залезал на чердак и сновал по завитых паутиной углах. Иногда подходил к окну, но снова возвращался. Ему было одиноко и тоскливо.
К нему пришел председатель общины домовых.
- У тебя в доме случилось несчастье, - сказал он.
- Знаю.
- Что можешь сказать в свое оправдание?
- Можно ли мне жениться? - спросил домовой.
- Не тебе объяснять, - сказал глава общины, - мы живем в одиночку. Пошалить мы тебе позволим, но не больше часа.
- Нет! - сказал домовой.
- В таком случае, - остро сказал глава общины, - должен умереть.
Домовой тревожно взглянул на главу общины и понурився.
- Выбирай, - сказал тот.
- Можно мне бродить по дорогам? - спросил домовой.
- Нет! - ответил глава общины. - Ты должен охранять дом, в котором живешь. Или тебе не кладут жертв?
- Кладут, - сказал домовой.
- Тогда выбирай.
- Трудно мне, - сказал домовой.
- Но выбирать должен.
Он долго молчал. Смотрел из угла туда, где светится ясным пятном окно.
- Ну? - уже нетерпеливився председатель общины. - Или, может, мне за тебя выбрать?
Домовой вздохнул.
- Ладно, - сказал он. - Я повинуюсь обычаям общины...
Астроном шел между ночи. Убогая одежда не хоронила его от прохлады; он давно вышел из поместья и давно хромал по пыльной дороге. Здесь, на земле, не поднят с помощью труб к небу, он начинал бояться. Боялся кустов, темноты и одиночества.
"Я всегда любил уединение, - думал он. - Меня никогда не привлекали торжиська".
Но сегодня, лишившись любимых принадлежностей и книг, он показался себе букашкой, которая ползет и никак не может переползти заклятой расстоянии.
"А может, эта дорога не ведет никуда, - гадкував астроном. - Я хорошо ориентируюсь в небе, но плохо на земле!"
Он поднял голову, но неба сегодня не увидел. Грубая вата облаков пленила мерцающую звездную стихию и легла на землю. Астроном сел на обочине дороги и закрыл ладонями лицо.
"Наконец, куда я иду? - думал он. - Даже не знаю, куда мне идти! Иду, потому что дома никогда и не было".
Сидел, как маленький гном, растерянно хлопая глазами, ему хотелось добраться до тихой местности, найти где-то в забіччі хороший дом и заняться высчитывать - бумаги свои таки захватил.
"Ибо я, - думал он, - должен вычислить звезду, которая, возможно, определяет судьбу мира. Когда же не мира, то по крайней мере мою!"
Его глаза вспыхнули тоской. Поднялся и снова двинулся.
"Хоть бы вышли зари, - мечтал он, - тогда можно было бы розглянутися и выбрать то или иное направление".
Астрономові показалось, что бродит он уже года. Нашел лужу и пригнулся, чтобы увидеть свое отражение. Но было темно, и он не увидел ничего.
"Надо идти, - думал он. - Рано или поздно я попадается на село. Там можно будет переесть и отдохнуть; главное - преодолеть эту проклятую дорогу!"
Астроном засунул узкие ладони в рукава и, притупуючи, побежал. Он бежал долго, аж пот крупными каплями проступал на его маленькому сморщенному лбу.
Где-то под утро вышел на бугор и увидел, что внизу раскинулось поселение. Долго смотрел на дом, до слез напрягая глаза, и пытался угадать, куда его пригнали судьба. Но с холма он таки не спустился. Только зморено сел на траву и приплющився. Перед ним лежало то самое местечко, от которого он бежал всю ночь...
|
|