Теория Каталог авторов 5-12 класс
ЗНО 2014
Биографии
Новые сокращенные произведения
Сокращенные произведения
Статьи
Произведения 12 классов
Школьные сочинения
Новейшие произведения
Нелитературные произведения
Учебники on-line
План урока
Народное творчество
Сказки и легенды
Древняя литература
Украинский этнос
Аудиокнига
Большая Перемена
Актуальные материалы



Статья

«Кочубеївна» Христе Алчевской как найденая самототожність

 


Одним из многих неизвестных и, соответственно, неисследованных произведений Кристины Алексеевны Алчевской, которых начислено около четырех тысяч, оставалась до 1991 г. и поэма «Кочубеївна», публикация которой была подготовлена профессором Харьковского университета Александром Юрченко [1]. Далее увидим, что выделение данного произведения среди других произведений не является случайным.

Авторы послесловия к поэме, в общих чертах характеризуя произведение, отмечают не только на «сюжетности» жизнеописания главных героев поэмы - Мотри и Мазепы, но также на связи сюжетно-настроєвої картины произведения с соответствующими фактами биографии писательницы [1, 22]. Но с нашей стороны, прежде чем определить место данного произведения в украинской литературе
начала ХХ века, должны попытаться установить, какое значение имел произведение для самой писательницы, и какой смысл она вкладывала хотела вложить в него.

Считаем, что в данном случае, прежде всего, приходится говорить о сознательном преодолении языкового барьера, а только с тех пор и про национальную самоидентификацию. Следовательно, отождествляя себя с нацией, писательница автоматически (может даже подсознательно) ограничивает себя как автора относительно создания так называемых «общечеловеческих» ценностей, речь о которых, по словам писательницы, может идти только после осознания себя как национально определенной единицы. В письме к М.С.Кононенка писательница, не отходя от природного индивидуализма как черты украинской ментальности, отмечает: «Задача единицы, мне кажется, заключается в том, чтобы тот толпа делался не толпой, а сборником лучших единиц. Для того и нужна борьба за свои мысли, хотя бы они и были не тенденциозные, а только лирико-поэтические, в стихах, даже не
прозаические» [6]. Здесь х. алчевская берет на себя функцию гражданина и поэта. Уже сам выбор темы произведения и представления читателю образа Мазепы как символа украинского духовного возрождения говорит о националистическое звучание произведения. Поэма, так же как и прозаическая творчество писательницы, принадлежит к привычной для украинского писательства «просветительской стихии», что захватила молодую культурного деятеля, превратив ее в поэта «собственного общества» с «собственной политикой» [10]. Но нельзя не согласиться и с тем, что своей поэмой «Кочубеївна» такой «просветительский» влияние Христя Алчевская осуществляет не через пропаганду национальной идеи, а пытается повлиять на читателя, не отходя от законов искусства.

И если молодая Алчевска понимает эту самую «влиятельность» в большей степени как прямой призыв, то позже «влиятельность» понимается писательницей скорее как синоним «художественности», которая, в свою очередь, для нее является ничем иным как умелым самовиявом. Именно поэтому, говоря об искусстве как о духовном влияние на определенную человеческую единицу, ранняя Алчевска с присущей ей самокритичністю отказывает собственном поэтическом творчестве в такой, по ее мнению, характерной для поэзии рыси, как влиятельность [6]. По этому поводу Алчевска в письме к М.С.Кононенка, датированном 1910-м годом, отмечает: «Фактором, влияющим на души человеческие должна быть поэзия, а еще музыка, к сожалению только не все умеют играть на лучших струнах своей души, поэтому и влиянием на других не все могут пользоваться» [6]. Позже, в письмах и автобиографии писательницы, касающиеся периода от 1910-го по 1920-го гг., начинаем находить свидетельство факта определенного удовольствие собственным творчеством, что, само по себе, исходя из понимания Х.Алчевською искусства, должно означать факт ощущения писательницей момента достижения определенного соответствия между своими душевными переживаниями и силой творческого проявления этих переживаний. Именно этот момент слияния автора со своим произведением символизирует для писательницы отход от ученичества и приближения к собственно созидания. Написание поэмы «Кочубеївна» приходится именно на этот период - период, когда для х. алчевской, в отличие от того, что наблюдаем в раннем творчестве писательницы, на первый план выступает вопрос не о способе донесения читателю определенного готового обобщения, а о способе, благодаря которому станет максимально возможной передача самого процесса становления таких обобщений, который происходит в авторской сознания. Например, национальная трагедия в раннем творчестве Алчевской представлена за чрезвычайно образную, но, вместе с тем слишком абстрактную картину, где читатель видит лишь результат переживаний поэтессы. Такое бессознательное отдаление сознании читателя от авторской сознания и стала в свое время причиной той «невпливовості», о которой, анализируя свою раннюю поэтическое творчество, отмечала Алчевска в письмах к о. кобылянской [2; 446] и М.С.Кононенка [6]. Совсем иначе в этом плане воспринимаются переживания национальной трагедии зрелой Алчевской: удивляет предельная и даже интимная искренность, которая чувствуется при прочтении первых строк рассматриваемой нами поэмы, что дает читателю ощущение причастности к самому акту творения. Сравним отрывки из поэзии
«Говорили люди...» (1907) и из поэмы «Кочубеївна» (1918), в которых поэтесса с одинаковых позиций рассматривает национальную проблему, но с противоположных подходит к вопросу самовыражения: в первом случае наблюдаем абстрактного автора как проголошувача национальной идеи, во втором - автора, который соединил в себе черты конкретного гражданина и художника:

Говорили люди:

"В степях широких

Уже не встать - спать

Нашей Украине!»

А судьба Страны

Из них всех смеется -

В небесах высоких

Горличкою вьется... [2, 26]

Или:

И ты, Украина родная и далекая,

С улыбкой солнца, с далеччю степей,

С песней как колокола гласной

Попала в лапы к царям.

И тебя деспот севере всевластный

Укротил, уничтожил, зганив, задушил

 

И памятник «Единой», что в силе,

Хотел тебе поставит на могиле!.. [...]

И поставил!.. [1, 3]

Какие же мысли и чувства пыталась отразить и, соответственно, вызвать у читателя писательница через обращение к национальной памяти? На этот вопрос смогут ответить процитированные выше строки поэмы: такими чувствами есть национальное достоинство и предшествовавший ей национальное прозрение. Но подтвердить определенную первыми строками поэмы основную идею произведения можно только через сопоставление текста самого произведения, что за основу имеет историю любви Мазепы и Мотри, и причин написания произведения с таким немодным в зросійщеній Украине сюжетом.

Несмотря на события, которые хронологически предшествовали написанию произведения, нельзя обойти вниманием тот факт, что незадолго до написания произведения для Алчевской начинается «длительный период одиночества», началом для которого стала смерть брата писательницы - Ивана Алчевского. Иван Алексеевич Алчевский, был старше Христе лишь на пять лет, но по смерти отца, только начиная входить в славу», уже содержал мать и сестру Кристину. Имея талант оперного певца, отдавая все силы развитию своего таланта, Иван Алчевский так же рьяно несет с собой чувство национального достоинства. Это проявляется на разных уровнях его творческого и бытового жизнь: принадлежа к «московской диаспоры», певец отмечается не только тем, что подбирает себе репертуар в соответствии с чертами украинского национального характера, который Алчевский чувствует в себе наравне с талантом петь; но и тем, что всегда, особенно на чужбине, пытается проявить свой национальный дух и поддержать этот дух у других. II-й студенческий вечер в Москве имеет яркую украинскую обстановку и, главное, содержание, «где отпечаталась душа нашего народа, его прошлое, такое трагическое и в той же степени героическое», содержание огромного духовного богатства, культурных достижений... [11, 1036]. О этот вечер национальной памяти в связи с воспоминаниями о своих «московские впечатления» Христя Алчевская так вспоминает в письме к М.С.Кононенка: «Заля, полная народа стояла, и казалось, что на Голгофу ведут... Украину в кандалах Московщины... [...] Более ничего себе не помню...» [7]. І.Алчевський способствовал национально-общественной работе в московской колонии», будучи председателем общества «Кобзарь», оказывая денежную помощь этому обществу, так и журналу «Русская жизнь». Так определил национальную нрав артиста Алчевского проф. Кость Титаренко в «Воспоминаниях по случаю 40-й годовщины со дня смерти забытого артиста и патриота»: «Через очки высокого артизму смотрел І.Алчевський и на родной ему украинство. Он органически не переносил малороссийщины... Легкомысленное отношение в делах, что касается нашей национальной культуры, всегда заправленное дозой вульґарности - эта существенная черта нашей «малороссийщины» - была артисту по милости Божьей крайне противная, гадкая...» [11, 1037]. Показательным является тот факт, что в «Кочубеївні» украинская песня, которая для Ивана и Кристины Алчевских всегда была показателем развития нации, даже не упоминается, но зато появляется «московский пение», который символизирует трагедию украинского народа:

Тем временем пение розшибистий, московский.

Раздается везде по деревням и рощам,

Все уголки Страны наполняет

Бессмысленный сам - бьет народ по сердцах:

«Эх-ма, братцы, подъ Полтавой

Мы прославили царя.» [1, 18].

Так, Иван Алчевский выступает одним из главных составителей национального вечера пения в Москве: устраивая мероприятие, певец сознательно пытался воспроизвести как сам колорит украинской жизни, так и нрав украинского народа, тем самым проводя четкую границу между московскими «увєсєлітєльнимі» вечерами куда приглашались цыганские и ровно «малороссийские» «пєвци», «пєвічкі» и целые хоры [11, 1038].

Основной чертой характера артиста Алчевского Кость Титаренко считал «грацию души», которую можно было бы считать определяющей чертой характера всей семьи. «Украинский Карузо» Иван был первым после отца духовно близким человеком для Алчевской. О брата, «который стоял в искусстве и жизни (даже обыденной) головой выше всех людей» и неожиданная смерть которого стала второй (после самоубийства отца) страшной трагедией в жизни Кристины Алексеевны, писательница пишет: «Это была поэзия моей души и поэзия для всей семьи Алчевских...» [3].

Именно в Иване Христя видела идеал, которого сама стремилась и который заключался в сочетании чрезвычайного таланта оперного певца с таким же необычайным патриотизмом. Поэтому не удивительно, что именно это ощущение потери родного человека, талантливого певца и настоящего гражданина стало поводом для написания такого высокохудожественного произведения, как поэма «Кочубеївна».

Бесспорно, что в данном случае нельзя говорить об четкие соответствия между судьбой героев произведения и судьбой Ивана Алчевского; но нельзя не согласиться и с тем, что такие черты невестки характера, как «грация души», национальное достоинство, талант руководителя в сочетании с огромным творческим потенциалом, воплощаются в образе Мазепы; а также с тем, что то самое ощущение одиночества и потери, что мы наблюдаем в письмах и автобиографии не покидает читателя на протяжении всего произведения. Автор переживает трагедию Мазепы настолько болезненно и интимно, что складывается впечатление, будто поэтесса пишет о близком человеке:

Оганьблений Мазепа!.. Беспокойств,

Бунтарства дух, - апостол борьбы... -

Единственная невпокорена человек

На фоне рабов Петровой суток,

Единственный скрик бесстрашного рыцарства

Против зла, издевательства и человеческих казней,

Один поэт степей на перелозі

С песней про чайку при дороге!.. [1, 4]

Итак видим, что при создании образа Мазепы Алчевска обратилась не столько до исторического портрета гетмана (хотя тот почти совпадает с авторским), сколько к собственному пониманию личности Мазепы как человека, приближенного к идеалу руководителя и человека, что в состоянии органично сочетать национальное достоинство и творческое начало. Именно такой руководитель, по мнению поэтессы, должен определять будущее страны. Причины же украинской национальной трагедии писательница видит в захватническому политике Московии, акцентируя внимание на особой роли в этом Петра.:

... Ветер розвіва

Царя волосы темные и півдовге...

Молчит гранит, и катится Нева...

И над всем клеймо чего-то тяжелого,

Языков знает мир, что на человеческих костях

Построена столица эта суровая,

И все в ней - достотство и покорность!.. [1, 3]

Своеобразным показателем правильности и логичности стремлений Мазепы относительно освобождения Украины из-под «царской пяти» выступают чувства молодой Кочубеивны, образ которой содержит черты типичной украинской девушки и одновременно выступает символом целой Украины; Кочубеивны, которая вместе со смертью Мазепы теряет надежду как на личное счастье, так и на национальное освобождение:

Внезапно ударил колокол протяжно и грустно...

Часа обзвонил и как будто умер...

Наступила тишина... В сердце ночь родилась,

Последний бы звук жизни в нем замер...

И тихой, солидной походкой

Безразличие в душу утомленную вошла,

Покрыв все: и воспоминания, и надежды,

И горе и счастье, и думы молодые [1, 20].

Тот же путь с тяжелыми жизненными испытаниями, с осознанием того, что действительность не соответствует мечтам юности, проходит вместе с героиней поэмы и сама писательница в действительности. Посвящение себя большому злополучном любви и гражданскому долгу определяет весь жизненный путь Кочубеевне и Христе Алчевской.

Любовь Мотря Кочубеївна понимает как долг и, вместе с тем, как необычайную свободу: освічуючись Мазепе и оставляя дом, молодая девушка, казалось бы, идет против народной морали, но такой уход она объясняет не только силой своей любви, но и своей гражданской позицией:

Жизнью без порывов, без грез с тобой,

Без борьбы не хочу жить я,

Чужой произошла для души моей

Вся семья власная моя:

И отец, что в России благосклонен,

И мать, что ненавидит тебя... [1,10]

Такая откровенность в выражении чувств была свойственна и самой Алчевской течение всей жизни. Неудержимое желание быть счастливой с любимым человеком ощущается в большинстве стихов. И даже тогда, когда любовь между Х.Алчевською и М.Покровським оказывается невозможным официально, молодой Кристине удается сохранить чистоту поступков и чувств. В письмах к Покровского вырисовывается образ типичной украинской девушки, которая умеет не только страстно любить, но и достойно принять жизненные испытания. Красота и искренность любви, иллюстрирующие письма Алчевской до Покровского, является интересным сочетанием свободы чувств (любовь к женатому мужчине) и нежелание отойти от народной морали. Двойная природа украинского характера, так называемая украинская «межовість», о которой говорил В.Янів, определяет мировоззрение Алчевской-писательницы и программирует его судьбу как женщины. Так же, как и ее героиня, писательница способна отказаться от самого родного, если оно будет противоречить ее совести: «Что же касается моихъ родственниковъ, то я никогда ихъ особо не любила, а временами и ненавидела. При какомъ-либо намеке на ограничение моей воли я шла въ разрезъ съ ними (конечно не въ пустякахъ), а при новыхъ посягательствахъ не задумаюсь въ жизни передъ крайними средствами» [8].

Бесспорно, в письмах Алчевской до Покровского мы видим переживания влюбленной женщины, но нас интересует в данном случае тот факт, что, попадая в интимный мир чувств, мы встречаем своеобразное возвращение Алчевской общественной жизни. В письмах к любимому человеку Алчевска, например, находит место для сообщения об изменениях в собственном сознании, произошедшие вследствие долученя молодой поэтессы к украинского национального пространства. Она настолько увлекается «вхождением» к глубинам духовного мира своей Родины, пытается способствовать «вхождению» к этому миру любимого человека: «Странная кроме того существуетъ связь между человекомъ и родиной. На какомъ бы съвете я не была, какъ бы не «остуживала» меня жизнь, неясные тоны и поэтические краски Малороссіи никогда не побледнеютъ въ моей душе» [9].

Итак, украинская «сердечность» и любовь к родной земле, что, представляя основной признак украинской ментальности, представляют собой неразрывную целостность, обозначают весь жизненный и творческий путь Христе Алчевской, а потому, соответственно, и ее героини Матрены. Украинский природный индивидуализм прослеживается во всех суждениях и поступках Алчевской. Ознакомившись с определенной политической программой Алчевска, не подпадая под ее влияние умеет реально разграничить ее положительные и отрицательные моменты. Для нее важным оказывается не формальный статус человека в обществе, а ее нравственность. Так Алчевска с чрезвычайным негодованием относится к тому, что Кононенко, желая обвинить ее в надменности по отношению к небогатых земляков, в которых Алчевска, на самом деле, не остановилась только потому, что не захотела обременять их материально, называет ее «аристократкой»: «Вы меня очень возмутили Вашим письмом... Вы не подумали ладно, как именно относитесь к «Ляле», и не подумав обидели ее, а с ней и всю Украину» [5]. Очень редко Алчевска предстает перед нами как политик - национальный вопрос, с присущими ей женственностью и поэтичностью выражений, предлагает ли она решить не политически, а духовно, что наблюдаем и в «Кочубеївні». Так, особую роль при решении многих общественных вопросов играет, по мнению Алчевской, именно украинское женщины: «Я села писать новую брошюру о украинское женщины и его соревнования воспитать писательством тип свободного человека, честной людности, высшего человека. Тогда (как это будет!) не так легко одолеют нас враги!» [4].

Итак, ранняя Алчевска, даже разочаровываясь в людях и своих поэтических способностях, все же находит в себе силы сохранить душевную красоту и продолжать писать. Позже, почувствовав усталость от жизни, когда «пересякає источник душевной поэзии», уже будучи опытной писательницей, Алчевска в 1910 г в письме к Кононенко выражает надежду на свободное развитие украинской нации, который на определенном историческом этапе предусматривает протест: «Борьба за единицу, за то, чтобы каждая отдельная индивидуальность понималась лучше и глубже всеми людями, чтобы человеческая личность уважалась больше, а с тем вместе не было и национального гнета, - вот тот идеал, к которому мы должны идти...» [6]. Еще позже, потеряв всех близких и отказавшись от многих творческих замыслов, уже не молодая писательница в своих «Воспоминаниях и встречах» будет так определять свое место в мире, что стал для нее чужим «Года 1917-го умер в Баку на гастролях мой чрезвычайно талантливый брат 39-40 лет, года 1920 сошла в могилу деятель-мама; не было уже давно на свете нет Леси Украинки, ни Коцюбинского, ни Франка, а для той литературной молодежи, боровшейся в боях горожанської войны, я, конечно, могла бы показаться только тем, чем есть старая сова для полной жизни птицы...» [2, 427].

Можно сказать, что в данном произведении Христя Алчевская не только смогла достичь того идеала, который пыталась воплотить в поэзии к этому времени, то есть своим поэтическим творчеством совместить искусство и гражданский долг, но и отразить, хоть и косвенно, сложный путь слияния автора-творца и автора-гражданина.

 


Литература

1. Алчевская Х. Кочубеївна / Послесловие О.Юрченка, А.Свашенко, В.Дорошенка // Березиль. - 1991. - №9.

2. Алчевская Х. Сочинения / Сост., передм. и прим. Л.М.Грузинської. - К.: Днепр, 1990. - 558 с.

3. Алчевска Х.О. Письмо к Кононенко М.С. 13.VІІІ.1917. - Подается за автографом (ИЛ-Ф.36. - №99).

4. Алчевска Х.О. Письмо к Кононенко М.С. 14.ІХ.1911. - Подается за автографом (ИЛ-Ф.36. - №71).

5. Алчевска Х.О. Письмо к Кононенко М.С. 19.VІ.1911. - Подается за автографом (ИЛ-Ф.36. - №68).

6. Алчевска Х.О. Письмо к Кононенко М.С. 19.ХІ.1910. - Подается за автографом (ИЛ-Ф.36. - №42).

7. Алчевска Х.О. Письмо к Кононенко М.С. 20.ІІІ.1911. - Подается за автографом (ИЛ-Ф.36. - №60).

8. Алчевска Х.О. Письмо Покровского А.Н. 21.ІІІ.1904. - Подается за автографом (ИЛ-Ф.36. - №190).

9. Алчевска Х.О. Письмо Покровского А. М. 23.ХІ.1903. - Подается за автографом (ИЛ-Ф.36. - №129).

10. Андрусяк Иван. Литература и политика в контексте взаємопроникнень // Литература плюс. - 1999. -№1-2 (6-7).

11. Титаренко К. Иван Алчевский // Освободительный путь - 1957. - кн. ХІ/45 (119).